— Карл! — громко ударило по ушам.

Рисса проснулась. Этот черный старик часто мешал ей днем спать. Но сейчас она была рада, что волки на дереве — только сон и что Карл прогнал страшное видение.

Конечно, рысий сон — это в основном чуткая дремота. Рисса все слышит и во сне. Но Карл ей мешал. Его голос вызывал у нее раздражение, желание выйти из логова, посмотреть: чего это он так разорался, старый крикун? А при случае и припомнить ему всю его дерзость и болтливость.

Спать больше не хотелось. Может быть, ее слишком потревожили неприятные видения и она боялась продолжения страшного сна…

Рисса вышла из пещеры. Был яркий полдень. Заснеженный лес, переполненный уже теплым солнцем весны, был настолько ослепителен, что кололо в глазах. Она зажмурилась и, постепенно открывая веки, долго привыкала к полуденному слепящему свету. И к дневным звукам. Из пещеры эти звуки казались приглушенными, не такими звонкими, а сейчас они просто оглушали. Птичьи голоса летели со всех сторон. Рисса наблюдала за птицами с любопытством. С острым интересом. Ведь она давно уже не видела ничего, что происходит днем.

Внизу, под скалой, на льду ручья появилась норка. Длинная, темная, неуклюжая, она все-таки быстро бежала большими прыжками, нескладно подбрасывая заднюю часть тела. Пробежав немного, норка встала на задние лапы, вытянулась вертикально, как тонкий и высокий пенек. Чуть покачиваясь, осматривалась…

А вверху, на елках, на высоких ветвях, ссорились четыре вороны. Одна, сидевшая в стороне от трех других, время от времени наклонялась в их сторону, вытягивала шею и зло и гортанно выкрикивала свои картавые вороньи слова. Хотя Рисса не знала вороньего языка, она понимала, что ничего доброго эти звуки означать не могли. Как только ворона начинала, три другие отвечали ей дружно и тоже раздраженно — отругивались. А над всем этим криком, на верхушке самой высокой ели, царственно сидел старый ворон. Один раз, когда вороны смолкли, он важно и задумчиво произнес:

— Карл! — как окончательный приговор.

Вороны после этого некоторое время молчали. Может быть, их пристыдил спокойный и торжественный голос старика. Или они обдумывали то, что он произнес или имел в виду. Потом забыли о вороне и возобновили свой скандал.

Риссу все это забавляло. Раздражал ее только Карл. Тем, что он всегда был выше всех. Всегда был очень горд, доволен собой — это было ясно по его голосу. И всегда смотрел на Риссу свысока.

Рысь медленно шла по звериной тропе, по сверкающему солнечному березняку, и ей казалось, что она попала в другой мир, утерянный в те давние времена, когда она в памятный огненный день ушла от людей. В последнее время она как-то переменилась. Прежде все живое, что она видела, ей хотелось поймать и съесть, и только очень редко она просто наблюдала — за птицами, например, которые были слишком высоко. Теперь Рисса все чаще останавливалась, с любопытством разглядывала птиц или белок, резвящихся на воле, или норку, как сегодня, — разглядывала, совсем не думая о том, что они пахнут свежей кровью, что они вкусны. Все чаще ее тянуло полежать в пещере, она уставала уже и от коротких переходов, далеко от логова теперь не уходила.

Даже пять-шесть прыжков наперерез зайцу хоть чуть-чуть, но уже утомляли Риссу.

Весна наступила. Оплывали снега. Длинные усы Риссы шевелились от неожиданно теплого ветра.

Ручей, который Рисса считала своим, уже промыл слой льда, сковывавшего его всю зиму, и вырвался наружу. Талые воды сделали его бурным. Ему некогда было разбираться, что у него на пути, он смывает и отмели, и корни подмывает у деревьев, и становится мутным. Лишь в мирное летнее время ручей, не подмывший ни одного дерева, может быть чистым. И он хранит свою добрую чистоту, чтобы напоить зверя, человека и птицу.

В бурные весенние дни Рисса пила из озера, но едва ручей успокаивался, становился прозрачным, она радовалась и приходила утолять жажду только к своему ручью.

Они приехали в лесной пустующий домик, как только полностью стаял снег. Земля набухала жизнью. Озеро около дома очистилось ото льда, стало прозрачным и солнечным, словно приготовилось к приему уток. Но пока птиц не было, оно казалось покинутым.

С каждым днем все вокруг оживало. Проклюнулась молодая трава. На голых ветках берез набухли почки. И не смолкал, не смолкал птичий гомон.

А люди осматривали ближайшие озера и лесные участки, проверяли, живут ли барсуки в прошлогодней норе, не ушли ли норки с быстрого ручья, что бежит неподалеку в овраге.

Людей было двое.

Рисса сразу заметила их появление. Как-то на рассвете, подходя к логову, она услышала в лесу стук. Громкий отчетливый стук по дереву. Рисса замерла. Никто, кроме человека, не мог издавать такой звук. Она это знала. И хотя с человеком у нее были связаны в общем-то добрые воспоминания, все-таки она насторожилась, почувствовала опасность. В этот день ей плохо спалось. Снилась маленькая девочка — дочь лесника. И те большие собаки, которые жили там, в ушедшем детстве.

Тревога родилась в ее душе. Но Риссу все равно тянуло к людям. Возможно, это было просто любопытство. Возможно, неосознанное стремление к общению, к дружбе с человеком. Ведь Рисса выросла среди людей, помнила и не боялась их. Хотя врожденная осторожность заставляла всегда быть начеку…

После того как старый Карл поднял ее с дневки, Рисса все реже и меньше спала днем. Она бродила по лесу, мягко ступая по оттаявшей земле. Рысь всегда ходит не спеша, часто останавливаясь. Если, конечно, обстоятельства не заставляют торопиться. Тогда она становится неожиданно стремительной.

Она подходила к людям с подветренной стороны. Не очень близко, чтобы две собаки, которые были с ними, не почуяли ее. Издали Рисса видела своими острыми глазами, как люди подолгу что-то делали с деревом. Стучали. Пилили. Прибивали длинные и тонкие полоски… Люди что-то создавали из тонких деревянных стволов. Это были длинные коробки. Рисса не знала, зачем все это, но потом догадалась, когда увидела в таком ящике норку. Глупый зверек, заметив рысь, заметался. Рисса поняла, что норка в западне, и быстро скрылась в чащобе. Ночами, когда Рисса охотилась, она приходила к дому, где поселились люди. Не каждую ночь, но приходила. Обходила вокруг, принюхивалась к давно забытым запахам. И хотя она делала круг на довольно большом расстоянии от дома, однажды ее учуяли собаки и громко и злобно залаяли. Рисса подолгу смотрела на окно, непривычно светлое в темном лесу, на загадочный свет, слабо льющийся из него. И ей казалось, что день не весь ушел за горизонт, что маленький кусочек дня остался в этой деревянной избушке, у людей…

Был теплый весенний день, когда Рисса, выбрав неподалеку от лесного домика сухой бугорок, покрытый еще короткой, но уже ярко-зеленой травой, улеглась на нем. Бугорок был окружен кустарником, и она устроилась так, что в промежутке между ветвями ей были хорошо видны и люди, и собаки. Нежась на солнце, рысь не отрывала от них взгляда.

Эти два человека внешне очень отличались друг от друга. Один был высок ростом, другой мал. У высокого лицо заросло густой черной бородой, а у того, который поменьше, лицо было гладкое, без волос. Рисса отличала людей издалека. Они все время ходили от дома к озеру, что-то переносили. Говорили на своем человечьем языке.

Тот, что поменьше, вдруг что-то громко и встревоженно закричал бородатому. Высокий быстро подошел на зов, присел на корточки рядом с товарищем. Когда подбежавшие к людям собаки злобно и громко зарычали, Рисса вдруг поняла, что рассматривают ее след. Она вся подобралась, напружинилась, как в момент опасности. Но не ушла. Ее след уходил в другую сторону. Опасности пока не было. Ведь, прежде чем залечь здесь, Рисса долго петляла по лесной чаще.