Она лежала на боку, и ее открытый спокойный глаз смотрел в огромное светлое утреннее небо, такой же безразличный, как это небо, и медленно подергивался белой мутью, стекленея. Но бык этого уже не видел…

Он бежал, резко вскидывая ноги, бежал напролом, уже не выискивая спасительного прохода. Страх, совсем недавно целиком заполнявший все его существо, уже уходил, вытеснялся, уступая место свирепости, буйству… На пути быка были кусты. Уг несся к этим кустам вниз по отлогому склону, зная, что там таится человек, пахнущий порохом, человек, у которого было ружье. Это он стрелял в подругу Большого Уга. Но теперь бык уже не боялся вооруженного человека — он его ненавидел.

Человек дважды выстрелил — и не попал. Да и непросто было попасть в стремительно несущегося лося. Кусты окутались едким вонючим дымом, и это еще больше разозлило быка. Он мчался уже не с тем, чтобы убежать, он несся к охотнику, чтобы победить его, растоптать, уничтожить. За этот грохот и лай в лесу, за отравленный лесной воздух, за гибель лосихи, за страх — за все. Человек почувствовал, понял, что лось не просто убегает, что бык несется к нему, возбужденный и свирепый…

Наступил декабрь с обильными снегопадами. Снег укрыл толстым теплым покровом и мхи, и травы, и грибницы, чтобы они сохранились, выжили, несмотря на морозы, чтобы весной снова задышали, забурлили соками жизни…

Большой Уг одиноко бродил по родному лесу, сжевывая тонкие древесные побеги, изредка добывая вкусные стебли черничника.

С тех пор как Уг ушел от охотников, он больше не встречал людей. Не попадал в засады.

То страшное утро бык забыть не мог. В его памяти то и дело всплывало дымное облако над голыми ивовыми кустами, за которыми прятался человек, стрелявший в него. Искаженное страхом лицо человека, его неуклюжая фигура. Охотник бежал, опасливо оглядываясь, на ходу заряжая ружье.

Словно падающая сосна, неотвратимо и тяжело пронесся бык через эти ненавистные кусты, насквозь пропахшие пороховым дымом. Они трещали, клонились и ломались, давая ему дорогу.

Человек не успел добежать до деревьев, не успел зарядить ружье… Большой Уг догнал своего врага и на ходу зло и сильно ударил его передней ногой в спину. Человек упал лицом в снег, ружье отлетело далеко в сторону, черное, блестящее, незаряженное и ненужное…

Бык перемахнул через неглубокую яму и помчался, всхрапывая на ходу от злости.

Он уходил все дальше от опасной рощи, от людей, от запаха пороха и от своей подруги, потерянной навсегда.

Теперь он снова был один, за день проходил совсем немного и стал еще более внимателен и осторожен. Медленно вышагивал он по знакомым тропам, подолгу простаивал в молодых осинниках — настороженный, угрюмый, усталый от тяжести лет и испытаний.

Декабрьские метели неутомимо метались по лесу. Хлесткие снежные вихри крутились, вращались со свистом и воем, похожим на вой волков. Зима набирала силу, заметая звериные тропы, заваливая снегом овраги, отяжеляя белыми навесами кусты и деревья. После сильных снегопадов лес словно вымирал. Но едва появлялось солнце, как снова раздавались птичьи голоса, солнечные лучи высвечивали на снегу длинную строчку следов горностая, торопливый четкий след зайца, парные отпечатки куньих лап, глубокие вмятины от копыт лося — следы зверей и птиц, живущих в этом лесу в метельные и в морозные, добрые и злые для лесных обитателей времена.

Большой Уг медленно шел по широкой просеке. Высокие редкие сосны слегка шумели, раскачиваясь под холодным северным ветром. И вдруг резкий и неожиданно близкий лай собаки расколол утреннюю тишину. Набычившись, готовый к бою, Уг обернулся. И тотчас в тридцати — сорока шагах от него из чащи на поляну выскочили две лайки и, злобно ощетинившись, закружились вокруг толстой, не очень высокой, кривой сосны. Задирая головы, они лаяли звонко и призывно, подавая сигнал человеку, охотнику. Того, кто сидел на дереве и на кого лаяли собаки, Уг не видел. Его оцепенение длилось миг. Но за этот миг произошло многое…

Собаки заметили лося — учуяли или увидели — и обе обернулись в его сторону. Видимо, крупный зверь на земле был для них более желанной добычей, чем мелкий — на дереве. Они уже готовы были броситься к нему. И Уг, встревоженный и суровый, уже согнул задние ноги, чтобы сделать первый прыжок, чтобы уйти от этих, хорошо знакомых ему, злых и упорных врагов — слуг человека. Но мгновение словно остановилось. Произошло нечто неожиданное…

Зверь на этом дереве был не мелкий. Крупная и сильная рысь молниеносно рухнула с кривой сосны на одну из собак, сбила ее, перевернулась вместе с ней, зарываясь в высокий сугроб. В момент, когда собаки хотели броситься за сохатым, они показались рыси ускользающей от нее добычей. Такого допустить она не могла.

Рисса — это была она — со всей своей быстротой и ловкостью бросилась на собаку. Ведь у нее с собаками были давние счеты… Оглушенная и раненая лайка взвизгнула и осталась лежать в сугробе, другой пес бросился на помощь товарищу, но, ощущая жестокую неотвратимость прыжка огромной рыси, попятился, заливаясь злобным лаем. Рисса, чуть выгнув спину и подобравшись, искала момент для нападения.

В это время Большой Уг уже несся по просеке, рассекая рогами морозный утренний воздух, быстро уходя от места опасной встречи с собаками и с рысью, которая ненароком выручила его.

К полудню небо затянулось, пошел крупный снег, мороз отпустил. Уг немного полежал в пушистом уютном сугробе и теперь, отдохнувший и спокойный, спустился к озеру, чтобы по льду перейти на другой берег, где рос густой осиновый молодняк. Лед был прочным, даже не слышалось слабого потрескивания, которое лось всегда улавливал, едва только лед становился тоньше. Такой лед никогда не проламывался под Угом, но предупреждал его о близости промоин. Снег скрадывал звуки, копыта мягко ступали и не скользили по мерзлой поверхности озера.

Бык уже подходил к берегу, когда внезапно с треском и шумом лед проломился под его ногами… Спрятанный подо льдом и снегом ручей, впадавший в озеро, промыл свой твердый зимний панцирь, и лед стал тонким, но только в одном месте, у берега, поэтому бык и не услышал знакомого потрескивания, подходя к опасному месту от середины озера, где лед был толстый и прочный.

Загребая задними ногами, лось пытался выбраться на лед, но едва копыта его передних ног находили опору, как лед под ними снова подламывался и зверь оказывался в ледяной воде. Но бык не сдавался. Он снова делал рывок, выбрасывая на лед ноги и грудь, и вновь с глухим треском опора проламывалась под ним.

Густой пар шел от его тела. Борьба — упорная, трудная, долгая — продолжалась до тех пор, пока наконец его путь к близкому берегу не разошелся с подледным устьем, и при первом же рывке лось оказался наверху.

Он тотчас резко отряхнулся, взбежал на берег, снова отряхнул свое сильное тело. Замерзающие на лету брызги разлетались в стороны, окружали зверя ярким искрящимся облаком. Он словно стряхивал с себя холодное коварство лесного озера, такого ласкового, спасительного летом и такого сурового, жестокого зимой.

Большой Уг, продолжая отряхиваться и разминаться, сделал два прыжка. И вдруг под его правой задней ногой что-то звякнуло, неприятный металлический звук, очень негромкий, глуховатый и чуждый, встревожил зверя, и он почувствовал мягкое цепкое сжатие на своем копыте. Это была досадная случайность, порожденная нашим небрежным иногда отношением к лесу, — бык наступил на старую консервную банку. Копыто попало в эту банку, вдавленное тяжестью лосиного шага, и она туго обняла его ржавыми своими стенками.

Сначала Уг резко встряхнул ногой, как обычно встряхивал, сбрасывая налипшую глину, встряхнул сильно и несколько раз — банка оставалась на ноге. Лось пытался сбросить незнакомый предмет, волоча ногу по земле, пробовал сдернуть железку другой задней ногой — все было напрасно. Банка сидела на месте прочно. Два дня бык ходил с банкой, потеряв надежду избавиться от нее. Ходить было неудобно, железка мешала ступать, скользила по снегу, нога казалась Угу слишком тяжелой и неуклюжей. Хотя боли и не было, но этот чужой человеческий предмет все время, с каждым шагом, напоминал о себе и отравлял лосю существование, раздражая его, тревожа и пугая постоянно.