Васька оказался прав. Удар пришелся на жировую прослойку, и мать-барсучиха совсем от удара не пострадала. Мертвой только прикинулась. Но не посмеивалась она над двумя этими злыми людьми, своих забот у нее хватало.
14. Снова Чернец
Эта осень была уж как-то особенно тревожна для семейства Беса. Событий хватало. Мы часто думаем, что дикие звери погибают только от пули или от старости. Ну, еще — от опасной инфекции. Но это вовсе не так. И от инфарктов они погибают тоже. Только никому это не известно. Никто не наблюдает за состоянием сердца дикого зверя. А сердце у него, как и человеческое, иногда не выдерживает перегрузок, волнений, тревог и страхов. И каким образом удалось нашему старому Бесу пережить эту тревожную осень, тоже непонятно.
После всех описанных событий произошло еще одно, тоже очень взволновавшее Беса и, как говорится, попортившее ему немало крови.
Чернец наконец подкараулил и подловил его. Случилось это ранним утром. Погода выдалась ветреная, и из-за шума и порывов ветра Бес, промышлявший невдалеке от норы, впервые вовремя не услышал и не учуял своего беспощадного врага.
Волк настиг его на открытой полянке возле сосновой рощи. До входа в нору было каких-нибудь двести барсучьих шагов, но это ничего уже не меняло. Бес понял, что конец его близок, набычился, приготовился к обороне, хотя и ему, и волку было ясно, что никакой обороны здесь быть не может. Жить ему оставалось всего несколько мгновений.
Но, видимо, не суждено было старому Бесу погибнуть здесь от зубов Чернеца.
В то же утро, еще затемно, егерь вышел в лес, чтобы посетить именно барсучий городок. Сразу же после рассвета он был у городка и неожиданно увидел на открытой поляне замершего на мгновение волка и барсука, ожидающего расправы. Сквозь редкие старые сосны он хорошо видел зверей. Хотя до них было не менее ста метров, егерь сразу же узнал и Чернеца, и старого Беса. Эти звери были памятны ему, да и приметны в его угодьях. Такого волка, как Чернец, пожалуй, не было во всей округе, многие охотники хотели снять с него его густую мохнатую шкуру. Да и Бес был тоже единственный в своем роде.
Меньше секунды понадобилось егерю, чтобы вскинуть карабин и выстрелить…
Волк исчез мгновенно. Через миг и барсук уже бежал к своей норе, неуклюже переваливаясь с боку на бок, еще не веря в свое чудесное избавление.
Сашка долго еще стоял на том месте, где несколько секунд назад черномордый волк хотел расправиться с Бесом. Следы волка были огромны. Сашка понимал, что обязан был убить волка, как егерь, как охотник. Но ведь он и стрелял в него, мог и промахнуться… Вот и промахнулся. Другое дело, что ему не очень хотелось попасть в этого зверя. Ведь это был черномордый, тот самый Чернец, который щенком жил у Макарова, за которым тот и вел тогда наблюдения. Оставаться возле барсучьего городка после выстрела было бессмысленно: теперь уж ни один браконьер сюда сегодня не сунется. Раз был выстрел из карабина, значит, егерь где-то рядом…
Сашка закинул карабин за плечо — на ремень и пошел на базу, до которой ходу было часа два.
Прошло несколько дней. Похолодало, но снег еще не выпадал ни разу. Начало октября оказалось таким же ветреным и сухим, каким был сентябрь в последней декаде.
Макаров еще три дня назад привез своих лаек и вместе с ними ушел в Кривое урочище. Вел он там какие-то наблюдения, но чем конкретно занимался он на этом самом отдаленном и глухом участке тайги, Сашка толком не знал. А ему, егерю, поручил барсуков этих сберечь. Вот Сашка каждый день и наведывался. Но чужих следов не замечал. Никто не ходил здесь за последнюю неделю. У егеря и своих дел хватало, но просьба Макарова — закон. И потом, на его же участке — барсуки. Сберечь их от этих злодеев — дело чести. Другое дело, если б охотились как полагается — капканы, например, ставили, когда охота открыта. А то ведь — сразу всех под корень, дымом, самым изуверским способом. Ведь многие барсуки вообще не выйдут, да так, под землей, и останутся мертвые, задохнувшиеся… Сашка вздохнул. И пожалел, что нет с ним собак. Поговорить не с кем… Никто так внимательно не слушает разговор, размышления вслух, как собака выслушивает своего хозяина. Чутко вслушиваясь в каждый звук, в каждый оттенок интонации часами, не отрываясь, внимательно, с преданностью глядит ему в глаза.
15. Гильза
Макаров добрался до лесной избушки к ночи. Когда пришел, сумерки уже спустились на лес. Едва успел дотемна. Собаки обрадованно бросились к дому, но у крыльца насторожились и без хозяина в избу не пошли, хотя дверь входная была приотворена.
Макаров не раз уже бывал здесь, хорошо знал этот охотничий домик, жил и по два-три дня, и подолгу работал. Нередко коротал у открытой печной топки и холодные осенние, и зимние метельные вечера. Сейчас никого в доме не было, однако лежал чей-то рюкзак, свитер, еще кое-какие вещи. Стало ясно, что кто-то здесь уже поселился. Обычное дело для охотников — домик ведь для всех.
Зоолог сбросил рюкзак, положил свои вещи в другую комнату. Она была маленькой, без окон, вроде кладовой. Там стояли только кровать и тумбочка. Но Макаров не хотел беспокоить и стеснять того, кто пришел первым, и устроился там, где свободно.
С утра надо было проведать семейство бобров неподалеку на ручье. Сколько их там теперь? Как акклиматизировались? Было и еще кое-что здесь, что его интересовало: миграция кабанов, например, норки на ручье которых окольцевали два года назад, и другие дела, в общем-то мелкие, но нужные, — а всего работы набиралось достаточно.
Уставший после долгой и трудной дороги, Макаров только зажег свечу, которую всегда носил с собой для таких случаев, хлебнул чай из термоса, повалился на койку и сразу же уснул.
Он проснулся среди ночи — разбудили собаки. Оба пса зло лаяли и рвались к двери. Макаров услышал, как кто-то, видимо сосед, вошел со двора в дом. Очень хотелось спать, но надо было посмотреть — кто пришел. Таков закон жизни в тайге, и Макаров сел на кровати, сонно нащупал спички, зажег свечу.
Колеблющееся пламя озарило серые потрескавшиеся бревна стен, облупившуюся побелку печной клади, затворенную дверь и собак, рычащих и лающих, рвущихся наружу.
Когда он отворил дверь и вошел в большую комнату, там уже никого не было. Собаки кинулись было на крыльцо, полаяли в темноту, но Макаров позвал их в дом. Глянул, проходя, на вещи соседа — рюкзак был передвинут… Значит, сосед и приходил… Кто ж еще?.. Очень хотелось спать… И он закрыл дверь, задул свечу.
Утро вставало солнечное и яркое. Ночью чуть подморозило, выпал первый снег, неуверенный и рыхлый. Он быстро таял под первыми же лучами нежаркого солнца осени.
Макаров умылся, покормил лаек, позавтракал. Взял ружье, крикнул собак, двинулся к лесу. И вдруг удивленно и настороженно замер, глядя себе под ноги: на тонком белом снегу, продавливая его до черной грязи, четко отпечатался знакомый след резинового сапога. Точно такой же Макаров видел совсем недавно на песке у барсучьего городка — сорок третий размер, в косой рубчик…
Он удивился. Здесь, за сорок с лишним километров оттуда, в глухой тайге… Если это тот самый тип, то он крепкий орешек… Надо ведь знать эти места, да и путь сюда долгий и непростой. Но где гарантии, что это именно тот след?.. Мало ли таких сапог?! Макаров раздумывал, предполагал, сомневался… Но тревога, острое беспокойство уже пришло к нему.
По дороге к ручью во время всего своего насыщенного дня и особенно на обратном пути он все думал об этих следах, старался припомнить что-нибудь еще, что знал об этом человеке, которого не видел никогда. Потому что дело-то осложнилось…
Пока он работал у ручья, его лайки — Барс и Тайга — чуткие, опытные охотники, обнаружили невдалеке зарытые в землю остатки двух взрослых бобров — тушки и внутренности. Остатки были свежие, звери убиты не далее как вчера или позавчера. Чья же это работа, как не соседа по избушке? Здесь, в отдаленном лесу, и следов-то других нет. Около зарытых тушек не удалось найти четких отпечатков следа браконьера, но уверенность Макарова росла, что эти, а главное — прежние грешные дела связаны именно с тем человеком, который поселился рядом с ним, по соседству, за стенкой…
