Все это жило рядом, наполняло существо старого барсука звуками и запахами, пульсировало в нем вместе с его кровью, билось с его сердцем. Это была его жизнь: и звуки, и ароматы, и страх, и радость, и его нора с барсучатами и матерью-барсучихой…

Но сейчас уже ничего не было, кроме едкого духа горелых ветвей, дыма, который все заползал и заползал в нору. Дышать еще было легко, дым еще не был удушливым, он пока только наполнял нору горечью и страхом. Удушье бывалый, опытный Бес чувствовал и с особой остротой ощущал свое бессилье перед опасностью, перед надвигающейся гибелью.

Судьба зверей, как и человеческая, тоже, конечно, во многом зависит от случайностей. В то же самое время, на рассвете сентябрьского дня, у костра сидели два человека. Примерно в полутора километрах от барсучьего городка, где уже разыгрывалась трагедия, на краю лесной полянки пылал совсем мирный костер. Пламя облизывало котелок желтыми длинными быстрыми языками, сухие дрова потрескивали, выстреливая искрами. Вода закипала.

Люди, выбравшись из спальных мешков, собирались завтракать. Вчера целый день они обходили егерский участок, учитывая следы, записывая новые норы, другие сведения о животных. Вместе с егерем был наш давний знакомый зоолог. Теперь уже пора представить его читателю. Звали его Иван Петрович Макаров. За прошедшие четыре года его борода сильно поседела, но сам он за это время еще больше окреп, много ходил по лесу, ночевал в чащобе, и лес словно делился с ним своей силой. Макаров мог пройти несколько десятков километров, не чувствуя усталости.

С того самого момента, когда молодой волк Чернец ушел от него, разбив окно, будто что-то переменилось в Макарове. Он, и без того всегда очень внимательный к природе, стал еще более чутким к любым тонкостям поведения животных, к любому проявлению их отношения к человеку — враждебного или дружелюбного. Ему вдруг стало иногда казаться, что самое главное в своей жизни, в своей работе ему не удалось понять до конца, что это главное умчалось в лес вместе с удивительным волчонком. С тех пор он ни разу не встречал Чернеца, хотя не однажды видел след очень крупного, но еще молодого волка-самца и думал, что это, возможно, и есть его Чернец. Случалось, след проходил у самой лесной базы…

Умывшись в ручье, Макаров присел напротив егеря на сваленный сухой ствол березы, всматриваясь в трепетное яркое пламя костра. Напарник достал из рюкзака кружки, встал, чтобы заварить чай, и вдруг замер, глядя куда-то поверх деревьев.

— Дым, Петрович!..

— Где?

— Да вон, километрах в полутора отсюда или поменьше.

— Костер, что ли… — Макаров встал, всматриваясь.

— Да нет… Дым-то густой. Кто-то специально лапник жжет. Для дыма…

— Да… Вижу.

— Знаешь, Петрович, там же как раз барсучьи городки в сосняке…

Обоим было уже все ясно. За несколько секунд они погасили огонь, вылив на угли кипяток. Костер еще выбрасывал мутные струи пара, а люди, накинув на плечи рюкзаки и ружья, уже бежали, прыгая через канавы и валежник.

Для старого Беса все это лето было каким-то особенно тревожным. Еще с июня вблизи городка стали появляться волки. Барсук-отец сразу приметил крупный след и сильный запах волчьего вожака. Что-то привлекало здесь этого волка. Он как будто приходил охотиться именно на старого Беса. Появлялся внезапно и стремительно. И барсук даже выводить семью на кормежку стал не в сумерки, как обычно, а позднее, когда волчья охота в полном разгаре, когда она увлекает вожака и стаю, и вряд ли этот волк будет так долго караулить семью скромных и тихих подземных жителей — барсуков.

Осторожному и вдумчивому Бесу смертельно надоел этот волчий вожак. Опытный барсук очень давно уже научился обманывать волков и сохранять в безопасности семью, малышей. И он выводил их из норы, несмотря на рыскающих в округе серых. Он хорошо знал привычки этих хищников, манеру и способы их охоты, однако был особенно осторожен, выводя семью на волю. И если чувствовал, что волки где-то в его угодьях, не отходил далеко от норы и не отпускал семью.

Однажды, совсем недавно, Бес даже видел этого волка, когда уходил от него в нору, пятясь задом. Он был крупным, морда его была почти черной, это заметил даже старый барсук. Стаю его Бес не видел, но понимал, что это вожак, потому что волк был не только большим, но и хитрым. Он умел так незаметно и внезапно появляться, что в этот раз Бес едва не потерял свою семью, своих дорогих барсучат. Ночь тогда была теплой и тихой. Бес и мать-барсучиха выгуливали своих четверых детенышей.

Два барсучонка занимались делом. Отец показывал им, как надо раскапывать мышиные норы, и тут же помогал отрыть в земле личинку или уснувшего на ночь жука. Старик оставался доволен занятием детенышей.

А два других малыша возились друг с другом, играя, катались по земле, шуршали желтеющей травой и опавшими листьями. И хотя эти двое создавали шум, который тревожил Беса, потому что всякий шум опасен, отец не прекращал их игру. Когда все четверо малышей были заняты, пусть даже только двое — делом, а двое — игрой, успокоение все-таки заполняло душу старого барсука.

Детеныши совали свои острые носы в почву, часто скребли лапами, суетились. Земля была теплой и мягкой.

Ночи уже дышали холодом, по утрам иней иногда серебрился на траве, но заморозки еще не успели схватить даже верхние слои.

Стояла сумрачная тишь. Только чуть шуршали палые листья под слабым ветром или потревоженные барсучатами, да нет-нет и раздавался шелест перебежек ночной полевки.

Бес следил за обучением детенышей, помогал им и одновременно наблюдал за игрой двух других. Да и мать-барсучиха, быстрая и заботливая, не столько рылась в земле, сколько вслушивалась, внюхивалась в густеющий после сумерек ночной мрак. Она находилась чуть в стороне от семьи, на страже, как это делают все матери…

Барсучиха была намного моложе Беса. Пять зимних спячек, которые она пережила, сделали ее формы округлыми. Ость на загривке, да и на всей спине, стала жесткой, но каждый волос на конце был тонким и чувствительным, и барсучиха даже спиной ощущала малейшее движение воздуха, пожалуй, не хуже, чем сам старый барсук.

В ту ночь она первой заметила опасность. Внезапно громко закричала сова. И в ее гулком крике барсучиха почувствовала какое-то для себя беспокойство. Словно кто-то потревожил сову, помешал ее охоте.

Барсучиха опрометью кинулась к семье, увлекая всех в убежище, к норе, к спасению. Она стояла дальше от норы, чем Бес и малыши. Все это произошло очень быстро и вовремя. Если бы мать не была в стороне, то обязательно случилась бы беда.

Едва последний барсучонок юркнул в нору за матерью, как старый Бес увидел своего врага. Это был он, черномордый огромный волк. Он несся бесшумно прямо к норе, к Бесу.

Барсук скользнул в нору задом, чтобы волк не сумел схватить его за спину, когда он вползал во входной туннель своей норы. Шерсть у Беса стояла дыбом от страха и злости. Он оскалил пасть и отчаянно огрызнулся, когда черномордый сунул голову в нору следом за ним.

После того случая Бес стал особенно осторожен. Отрыл еще два запасных выхода из своего городка. Хотя и так выходных отверстий было уже немало. Новые ходы он вывел совсем на другую сторону бугра, под которым пролегало его жилище. Большой жизненный опыт, случаи и случайности — все откладывалось в его памяти, все он использовал для безопасности семьи. Он хорошо научился сторожиться и уходить от волков. Но так и не смог найти надежной защиты против человека…

Дышать было тяжко. И барсук-отец, и мать, и детеныши — все надрывно кашляли, жадно хватая воздух широко раскрытыми ртами. Но воздух в норе был удушлив и горек. Надо было выходить наружу, но повести семью на верную смерть барсук тоже не мог. Удушье горькой черной петлей сдавливало горло, раздирало грудь, этот ядовитый смертельный дым заполнил все: весь лес, всю жизнь… Сквозь мутную пелену затуманенного сознания старый Бес услышал, как наверху снова зазвучал тяжкий человеческий топот, потом опять стихло, и снова топот, сильный и быстрый, загудел в норе.