— Когда сказал? — опять не понял Одноглазый.

Просто удивительно, как он набрался наглости в свое время чему-то учить меня? С его то сообразительностью.

— Сегодня утром, не помнишь, что ли?

— А… Это когда Старик сказал мне: “Скок — главный раздолбай, но ты его береги, он нам еще пригодиться”, а ты после первых двух его слов заорал: “Йохо!” и выскочил из зала, тогда, что ли? — просиял Одноглазый.

— Правда, правда, — поддакнул Болтун.

— Наглая ложь! — прошипел я и… нет, прыгать на него не стал. Стремительный удар все-таки. Пока не натренируюсь уклоняться, нипочем на Одноглазого кидаться не буду. Ничего, ничего, пускай сам себя изнутри выжигает. Обидно ему стало, что ученик так сильно учителя во всём превосходит, вот и бесится, зараза.

— Я не могу вот так взять и посмотреть. Только вечером и только на лежанке. Мне надо лечь, расслабиться, как бы задремать. Давай так. Сегодня вечером. Я обещаю тебе, что сегодня вечером я посмотрю твоих крыс. А сейчас забудем про них, забудем до завтра. Только соль, а крысы завтра. Приходи ко мне утром, — горлу было ужасно больно врать, но я представил себе, какую комбинацию из пальцев и рук покажу завтра Одноглазому, и мне сразу же полегчало. Нашел ясновидящего, мать его!

Быстро поднявшись, я энергично зашагал к упавшему цветку. Хлюпс! Вот дерьмо!

— Все не счищай, Скок, Старику покажем, — посоветовал мне Одноглазый и аккуратно обошел меня.

Болтун же брезгливо сморщился, зажал себе нос и бросился вдогонку за учителем.

Обломанный неслышом цветок лежал недалеко от Стены, но на самом краю Сладкого Плоскогорья. Его сок стек из сердцевины на твердые прозрачные стенки хоботка и светился медленным темно-красным очарованием томительной мелодии. Я с наслаждением закрыл глаза и отчетливо представил себе сгорающую в моем танце Марицу…

— Сто кусков хреново! — отвратительная рожа Болтуна сменила прекрасную Марицу и поведала:

— Ничего нет. Никакой соли. Представляете — один лишь сок! Я думаю, надо подождать пока засохнет! Давайте посидим здесь. К вечеру будет соль. Верьте мне. А чтоб не скучно было — можно и сока попить.

— Ты в своем уме, Болтун? — Возмутился Одноглазый. — Вы тут сейчас насосетесь, а я вас охраняй?

— Чего это охраняй? Не дети уже. Правильно я, Скок, говорю? А тебе, Одноглазый, тоже бы не помешало расслабиться. Какой-то ты в последнее время натянутый весь, злой. Надо и отдыхать иногда. Расслабляться культурно.

— Я не устал.

Не обращая никакого внимания на разгорающуюся перепалку, я миновал спорщиков и осторожно вступил вовнутрь прозрачного хоботка. Терпкий аромат защекотал ноздри, в голове прояснилось, стало легко, хорошо, душевно, тепло. Одновременно захотелось пить и танцевать. Я с удовольствием вздохнул густой воздух и, прижавшись животом к гладкой поверхности цветка, осторожно пригубил из ближайшей лужицы. Приятное тепло разлилось во мне и тут же еще сильнее захотелось пить. Причем именно сок, только сок, много-много сока. Главное, не останавливаться…

— Хорошенькое дельце! — Болтун цепко схватил меня за ноги и оттащил от лужицы, — Либо все — либо никто! А я что? Я, по-твоему, не хочу, да? Эй, Одноглазый, ну, что за дела? Этот дерьмюк уже присосался!

Ввалившись в цветок Одноглазый грубо хватанул меня за шкирятник и выкинул вон из хоботка.

— Где-то поблизости бродят крысы! — проорал он. — Мы шли за солью! Соли нет! Мы идем домой!

Я нисколечко не обиделся, а даже наоборот, посмотрел в лицо учителю и ласково улыбнулся ему. Какой он все-таки смешной. Все пыжится чего-то, пыжится. Постоянно что-то ему надо, о чем-то беспокоится и вечно ему все не так. Бедняжка. Инвалид.

— Я хочу выпить с тобой из одной лужи, Одноглазый. Ты такой славный и я тебя люблю! — От этого неожиданного открытия счастье захлестнуло меня и я растроганно признался:

— Как жаль, что ты не пигалица, а то я бы с тобой станцевал!

— У-у-у, — протянул Одноглазый, — Минус Скок. Быстро же ты. А ну стой!

Это СТОЙ относилось к Болтуну, который под шумок скромно удалился попить сока. Учитель мощным прыжком влетел вовнутрь цветка, раздался оглушительный плеск и через мгновение наружу вылез мокрый Одноглазый с таким же мокрым Болтуном. Оба очаровательно благоухали.

— Что за дела?! Что за дела?! — заверещал торопыга, отчаянно вырываясь, — Я уже взрослый! Мужик! Что хочу, то и пью!

Упав на землю, он что-то еще пробурчал и начал упоенно вылизываться. Причем делал это так забавно, смешно шевеля языком и гулко сглатывая, что я не выдержал и расхохотался.

— Дерьмюк, — прошипел в мою сторону Болтун и отвернулся.

Я с удовольствием оглядел обычно серые и унылые, а сегодня удивительно симпатичные просторы плоскогорья и неожиданно ощутил жгучие желание пойти на самый край и посмотреть вниз на далекую землю. Пришлось, поднявшись, постоять пару мгновений, борясь с сильным головокружением, и только после этого двинуться к пропасти.

— Ты куда? — встревожено спросил Одноглазый.

— Пойду, плюну вниз. Всегда хотел.

— Я тебе ОЧЕНЬ не советую этого делать. — нехорошим голосом произнес учитель.

— Оставь его, — неожиданно вступился за меня Болтун, — Ничего ему не сделается. На краю ветер посвежее. Быстрее очухается.

— Пойдем, подержим его, — предложил Одноглазый, — вдруг что.

— Тебе надо — ты и иди, — отказался Болтун, — мне и здесь хорошо.

К этому моменту я уже отошел от них на порядочное расстояние и поэтому не слышал какие такие веские аргументы привел Болтуну Одноглазый, но через некоторое время они появились рядом со мной. Причем у Болтуна было большое красное ухо и он обиженно смотрел в сторону от учителя. Ухо пульсировало, набухало и переливалось всевозможными оттенками темно-красно-синего. Я невольно залюбовался этой завораживающей игрой формы и цвета и восхищенно прошептал:

— О, боги, как красиво.

— Ага, — подтвердил Одноглазый, — а вон Водопад.

Еще раз внимательно изучив болтунское ухо, я не нашел в нем никакого водопада и поинтересовался:

— Где?

— Да вон же, — учитель указал на родную нашу скалу, возвышающуюся с другой стороны пропасти.

— А-а, — разочарованно протянул я.

— Ну что, ты уже плюнул?

— Да, это было круто.

— Тогда пошли.

— Подождите! — вскричал Болтун, — знаете, что я вспомнил?

— Что <пип-пип-пип>, - матерно предположил Одноглазый.

Я оглушительно заржал и чуть было не свалился в пропасть. Польщенный Одноглазый великодушно подхватил меня и задаром спас мне жизнь.

— Ну вот и зря ты его придержал, — разочарованно произнес Болтун и продолжил: — как раз об этом я и вспомнил.

— Об <пип-пип-пип> — процитировал я Одноглазого и снова заржал.

Зардевшийся учитель вновь поймал меня и оттащил от края подальше.

— Ну, слушайте же, — возмущенно подпрыгнул Болтун. — Говорят, что если человек поверит и с верой в сердце прыгнет вниз с большой высоты, то пока он будет лететь, у него вырастут крылья и он не разобьется.

— А крылья потом отваляться? — спросил я.

— Нет, — убежденно заявил Болтун, — останутся навсегда.

Я представил себя на скале и пять-шесть… нет, двадцать-тридцать… хм… о! Вот!.. длинную очередь из пигалиц от подножия до самой вершины очень высокой скалы. Я раскрываю крылья, пигалицы кричат от благоговения и экстаза, поворачиваюсь к очередной девчонке и томно так говорю: "Иди ко мне, я подниму тебя вверх, я умею летать", подхватываю ее обмякшее тело и уношу ввысь, на самую красивую гору. Там она, дрожа от страха, радости и восторга танцует для меня до изнеможения, потом я опускаю ее тело на землю и… и… ну, конечно! — оставляю его в конце очереди, а сам с шумом уношусь вверх, на вершину скалы.

Я раскинул широко руки и смело шагнул к краю.

— Ну, смотри, Болтун, если обманул…

— Давай, давай. Не забудь потом покатать.

— Все, идем домой, — Одноглазый грубо схватив меня, оттащил от края, — пошли.

— Хочу крылья! — Вырвавшись, я снова расставил руки.