— Эй, Скок, вот ты где! Да не ори ты так! С ума сошел? Это я, Одноглазый.

— Зачем по морде-то бить, сам вижу, что это ты. Просто не надо сзади подкрадываться!

Одноглазый, вот зараза, надо же так тихо подползти и схватить меня за ногу. Лежу себе, никого не трогаю, любуюсь аборигеном, и тут эта гадина меня пугает, а еще другом называется.

— Пора слезать. Нам туда, — Одноглазый указал противоположную моему разумению сторону, — давай живее, да не лезь ты в мох, держись за травинку, она выдержит. Вот так. Ногу держи. Держи, кому говорят. Все, толкайся, и по траве, по траве. Давай, полез наверх, и не зевай там. Скок, слышишь меня? Я очень надеюсь, что, упав, ты не попадешь под какую-нибудь из лап. Ну, до встречи внизу, малыш.

Малыш! Ничего себе, нашел малыша. Что он, интересно о себе думает, этот Одноглазый?

Посадка прошла на удивление гладко, и мы плюхнулись всего в одном плевке друг от друга. Я лихо перекатился с места падения, живо оценил обстановку и, как учили, слился с местностью. Попробуй, выследи меня!

Поверили? Ну и зря. Падая, я отбил себе все, что можно, и теперь стоял на карачках и тупо качал головой, пытаясь вернуться в реальность.

— Ай, ой, ай, ой, ой, твою мать, ай, — это приковылял Одноглазый — Побрели, что ли, пока никто не появился, — предложил он мне.

— Смотрите! Скок! — раздался со стороны Ледяной горы вопль.

Мы даже не стали оборачиваться. А чего смотреть, и так ясно, что это поруганные братья Залетухи напали на мой след. Ойкая и айкая при каждом шаге, я бросился бежать за Одноглазым. Ну и трус! Понесся так, что и не догнать. И не пострадал при падении совсем. Лучше бы остался, задержал злодеев. Ценой своей жизни спас бы жизнь друга. Не ему же жениться на Залетухе.

Тем временем расстояние между мной и Одноглазым начало увеличиваться, а до преследователей — сокращаться. Бежать становилось все больнее и больнее и в итоге мне в голову пришел гениальный план спасения.

Все! Уф! Решено! Ох! Женюсь! Вот мать твою! А что? Залетуха отличная баба, классно танцует. Буду детишек нянчить, воспитывать, а по вечерам смотреть на Светящуюся Воду и вспоминать прошлую жизнь. Да и крысы от Водяных далеко. Ну почему мне это сразу в голову не пришло?

— Слушай, поймаем, да? Сначала женим их, да? Потом Залетуху убью, да? Скоку танцульки отрежу, а танцевалку вырву, да? Слушай, мамой клянусь! Да?

Интересно, почему Одноглазый так медленно бегает, вон как отстал. До входа в Храмовые пещеры рукой подать, а его чего доброго, еще и схватят. Я с большим опережением влетел в Храмовый проход, развернулся и завопил:

— Давай, Одноглазый, хоп, хоп, хоп, пошел, пошел, пошел. Уф…

Слегка подтолкнув учителя я влетел вслед за ним в Храмовые Врата. Залетухины братья зацокали копытами и, злобно матерясь, сгрудились у Святой Черты.

— Да пересечет сию Черту лишь чистый в помыслах своих, а остальным <пип-пип>, - вольно процитировал я Азбуку Начатков и показал им грыжу.

Один из братьев оскорбился и попытался плюнуть в меня. Какое святотатство! Он накачал полный рот слюней, сделал губы трубочкой, вздохнул и… захлебнулся. Посиневшего, его оттащили подальше от Черты и стали стучать им по земле в надежде спасти.

— Мы под защитой Высших Сил! Понятно, мать вашу? — заорал я и еще раз показал им грыжу, одновременно лягая пытавшегося увести меня Одноглазого.

— Зачем так шумите, приятели? — три храмовых дозорных неслышно появились в коридоре, ведущем в святая святых Долины. Одеты они были во все серое. Начиная от глаз, и кончая ногтями. Суровые одинаковые лица, скупые отточенные жесты, серые латы одного размера и фасона.

— Приятель дозорный, — вытянулся смирно я. — Меня зовут Скок, а это Одноглазый. Мы из семьи Водопада и несем донесение чрезвычайной важности о внешнем вторжении. Донесение от приятеля Старика приятелю Главному Бюрочлену Главному Слушающему богов Галию.

— А это что за приятели? — дозорный указал на сгрудившихся у входа, но не решающихся войти братьев Залетухи.

— Не знаю, приятель дозорный. Эти люди всю дорогу мешали нам добраться сюда. Сначала действовали подкупом, предлагая соль счастья и пигалиц, а когда мы отказались они захотели убить нас. Мы чудом спаслись, — закончил врать я и шепотом добавил, — и я боюсь, что они совсем не приятели, уж больно им не хотелось, чтобы донесение дошло до приятеля Главного бюрочлена.

— Так вы что, имели контакт с иностранной разведкой, я вас правильно понял? — сверкнув глазами, спросил Дозорный.

— Ой, я со столькими пигалицами имел контакт, что всех и не упомню, — откровенно признался я, и похолодев от внезапного предчувствия, поинтересовался. — У нее что, тоже проблемы?

Дозорный удивленно округлил глаза, затем резко сощурился и предложил:

— Пройдемте к старичку-мозговичку, — и мы зашли в боковую пещеру.

В ней в небольшой нише возлежал совершенно черный древний старик, и казалось, спал, но при нашем приближении он раскрыл блестящие пронзительные глаза, и объявил:

— Этот — Одноглазый из Семьи Водопада, родился в год Слепого Таракана. Мать — Трехглазка, отец — Двузрачок. А это Скок, оттуда же, родился в год Ненасытного Танцора, мать его Плясунья, а отец — Одноглазый, вот этот, — указал старичок-мозговичок на моего учителя.

Дедушка Рэммерих рассказывал нам как-то об одной очень жаркой и влажной долине, где очень любят слагать слезокапые сказания о детях, которые теряют родителей, или которых крадут крысы, но не съедают, а оставляют им наследство, или… в общем много чего бывает в этих сказаниях, но потом выросшие дети узнают либо в своих женах, либо во врагах отцов-матерей, и все кончается хорошо. Слушаешь, бывало, дедушку Рэммериха, и плачешь сначала от невообразимых страданий героев, а потом от счастья, что вот как все в жизни хорошо кончается, радостно — и пигалицу красивую нашел, и отца одновременно обрел, причем в одном и том же лице. Вот и мне захотелось ввернуть что-нибудь этакое, слезливое, но не могу лгать, нет не могу. К тому же зачем мне нужен такой папаша, как Одноглазый, инвалид по зрению?

Честно говоря, когда старичок сказал: ”а отец…”, я внутренне сжался, готовый к чему-то вроде “Дарующий День”, или “Создавший Мир”, но услышав имя своего родного папули “Брехун”, подумал: “Хорошо же кто-то из богов замаскировался под отца, даже мозговичок ничего не заметил”.

— Вы можете идти, приятели, — удовлетворенно кивнул дозорный. — В приемной вас встретят и выслушают.

Мы двинулись по туннелю, ведущему в сторону Храма. Внутренняя отделка прохода поразила мое воображение: чистый ровный пол, красивые гладкие стены, украшенный самоцветами потолок.

— Смотри, смотри, Одноглазый, они используют соль счастья для украшения. Ах, какая клетка с золотой птицей, интересно, чем они ее кормят? Ого-го, вот это пачкотня, Рубцу и не снилось. Это же Богиня, Одноглазый, глянь, как живая.

— Никакая это не богиня, Скок, а самая настоящая троллиха.

— Ну, Одноглазый, только не в Храме, так близко от богов! Прошу тебя! Ого! Какие буки! А я думал, что у меня большие. А это что? — я испуганно замер перед невидимой преградой, за которой стояли мы с Одноглазым.

— Вот, Скок, давно мечтал привести тебя сюда. Это знаменитая Стена Отражений, — с каким-то непонятным мне пафосом начал говорить Одноглазый, и я решил его приструнить.

— А то я и сам не вижу, что это отражение? Что я никогда на себя в воде не смотрел?

— В воде ты никогда не сможешь увидеть то, что видно здесь. Скажи мне, как ты думаешь, Скок, глаза прозрачные?

— Конечно! Я же через них смотрю.

— А где у человека располагается ум?

— Это смотря у кого. Точно не знает никто. Старик, например, часто утверждает, что мы все думаем исключительно…

— Конкретнее, Скок!

— Лично у меня в голове, а у тебя там где Старик говорит.

— Значит, если посмотреть кому-нибудь в глаза, то можно увидеть, что у него в голове, так ведь?