— Эй, послушай, давай просто вылезем в ущелье, осмотримся, как там и что. Может, от камня к камню, от камня к камню…

— Вот что, танцор, ты сейчас просто пойдешь от камня к камню, но не в Храм, а домой, а я и без тебя справлюсь. Иди, повеселись с пигалицами. Тебе всего несколько дней жить осталось, — Одноглазый был явно расстроен. Вот так всегда. Я-то здесь причем?

— Что это ты на меня-то попер? Иди, Залетуху ругай. Она беременна, а не я. А если у нее братья такие глупые и за сестрой не смотрят, то Скок здесь при чем? Давай выйдем в ущелье, и не будем препираться по пустякам, — сказал я и решительно полез в ближайшую расселину. Выбрался наружу и, не останавливаясь, полез вверх по стене. Выше сидишь — дальше глядишь. Братьев Залетухи отсюда, конечно не видать. Но сомнений нет, окопались у всех удобных отверстий и смотрят, где это там Скок ходит. Уроды. У семи братьев сестра без…э…без…э…с животом. Вот.

Одно неплохо. Дите будет красивым, в меня, и сильным. Уж больно Залетуха отплясалась хорошо. Долго потом никак отойти не могла.

Закружил я ее прямо в ущелье, недалеко от Светящейся Воды. Начали с классики, с вальса. Тихо, нежно, без выпендрежа. Денек выдался на загляденье. Даже волосатые птицы не мешали. Я солировал, она была на подтанцовках. Сердце мое радовалось, а ее громко отбивало ритм. Вдруг она выскользнула и говорит: "Скучно как-то. Баланду давай!" Баланду-маланду. Терпеть не могу этот латинос. Особенно, когда кричать "Айя-яй!" надо. Но с малолеткой разве поспоришь? Если у них что модно, то все! А главное чем танец хуже, тем им, шантрапе, лучше. Что мне оставалось делать? Затряс бедрами, она через десяток тактов громко замурчала, и я уж было раскрыл рот, намериваясь айяякнуть, как тут такое началось! Со стороны Обители Троллей раздался жуткий вой в мгновения выродившийся в нарастающий рокот. Земля задрожала, со стен посыпались камни. Залетуха вцепилась в меня всеми когтями и громко завизжала: "Круто! Круто! Круто!", да и обмякла вся. Слава Богам не дала опозориться. Успела. Я быстро сложил манатки, подхватил пигалицу и шмыгнул в ближайшую щель, бросив Залетуху на пол. Та ожила на пару стуков, с потусторонней улыбкой посмотрела на меня, пробормотала давно уже привычное: "Такого еще никогда" — все они одно и то же говорят — закатила глазки и обмякла. Я же высунулся в щель и припал носом к земле. Грох, трясясь всем телом, бился в конвульсиях перед Тупиковой Стеной. Внезапно скалы пред ним разверзлись и ночь выплеснулась из гор, ослепив меня, а грох, издав ужасающий оглушительный вой, прыгнул навстречу ввалившимся в Долину троллям, и наступила Внезапная Ночь, дающая врагам рода человеческого возможность безнаказанно шастать по ущельям днем. Грох с шумом унесся в Сторону Обители, а тролли громко гукая последовали за ним, унося за собою Ночь. Я потрясенно уселся на что-то мягкое, оно зашевелилось, я подскочил вверх, больно стукнувшись головой и обнаружил Залетуху. "Ну ее, баланду, — промурчал я, — давай лучше Спокойной ночи, малыши". Она улыбнулась в ответ и прильнула ко мне.

Спокойной ночи, малыши — было ошибкой. Уйди я тогда, оставь Залетуху греть камни и сейчас бы не было проблем. Боги дали мне знак в виде троллей и гроха, прервав меня, но я оказался слеп. Или знак слишком туманен и запутан. Второе скорее всего.

Рядом со мной, пыхтя, обосновался Одноглазый. Я посмотрел вдоль ущелья в сторону Света, посмотрел в сторону Тьмы, опять в сторону Света и сказал:

— Что ты видишь вооон там, Одноглазый?

— Гроха, бредущего сюда.

— А куда бредет грох, достопочтенный учитель мой?

— Я думаю, в Обитель Троллей, что ему делать в ущелье-то? — ответил Одноглазый.

— А разве нам не по пути?

Одноглазый вздрогнул и потрогал свою пустую левую глазницу.

— Ты же знаешь, Скок, я один раз уже попробовал.

— Ты рассказывал, что дразнил его, и он видел тебя в момент прыжка. А сейчас мы замрем и прыгнем ему на спину, спрячемся в его густых лесах, и бегом-бегом к затылку. За затылок-то он себя укусить не сможет.

— У него есть лапы, Скок. И он может ими чесаться, — никак мой учитель боится?

— Одноглазый, у нас есть хороший шанс погибнуть в пасти гроха и таким образом, спастись от крысиных колунов. Сам говоришь, что через несколько дней мы все равно умрем. Давай на счет три. Раз, два…

Одноглазый вдруг как-то почернел лицом и схватил меня за руку.

— Скок, подожди, — нервно облизнувшись, попросил он, — прыгаем на счет три или раз, два, три и прыгаем?

— На счет три. Раз, два…

— Я слишком стар для всего этого дерьма, — пробормотал почерневший Одноглазый, и мы прыгнули в густые заросли проходящего под нами гроха.

Мох, мох, мох. Длинный, цепкий, противный мох, обвивающий округлые корни высоких, острых, душных трав. Мрак, мерзость, вонь и запустение. Изредка с громким писком мимо проносились черные тени. Джунгли шуршали, вздыхали и шептали о Смерти. Шаг влево, шаг вправо — разницы никакой. Я заблудился сразу же и навсегда.

К тому же грох оказался крайне неуравновешенной личностью. Его болтало при каждом шаге из стороны в сторону и меня очень быстро начало тошнить. То ли от качки, то ли от вони и духоты. Осторожно раздвигая стебли, я сделал попытку пробраться к голове демона, готовый при первом же признаке опасности упасть носом в мох. По правде говоря, мне следовало вообще никуда не ходить, а все время лежать, в крайнем случае ползти, но я смелый — я шел. Пару раз грох падал на задницу и начинал чесаться. А однажды, даже попытался выкусить меня, но не достал. Не обращая внимания на бесчисленные опасности, подстерегавшие меня на каждом шагу, я упорно двигался вперед и через некоторое время был вознагражден — впереди мелькнул силуэт учителя. Мелькнул и скрылся в сумраке леса. Я бесстрашно поднялся с карачек и окликнул его:

— Эй, Одноглазый, подожди!

Но учитель не услышал меня. Немудрено, в этих плотных травяных джунглях себя-то не услышишь, не то что взывающего о помощи друга…

Впереди раздался оглушительный безумный хохот, дрожь пробежала по травам и по мне. Кто-то пискнул под ногами, и тут же дал стрекоча. "Ты наш-ш-ш" — в ответ прошуршали смертоносные стебли и наклонились ко мне. Это было уже слишком и я, мужественно взвизгнув, бросился вперед, не разбирая дороги.

Одноглазый, зараза, бросил меня. Заманил в ловушку и оставил здесь умирать. Я как чувствовал, не хотел лезть на гроха, но он уговорил. Одного не пойму, зачем ему нужна моя смерть? Зачем? Бессмыслица какая-то! К Марице приревновал, что ли? Или к Старику? Гад, гад, гад! Зараза! “Чтобы тебя сплющило”, - проклял я предателя. Как там Железяка из людей Травы рассказывал про девять принцев из Смолы? Предсмертное проклятие смоляных принцев всегда сбывается! А чем я хуже? Полубог всё-таки. Вот и Одноглазый у меня был, а у них Однорогая. “Чтобы у тебя ноги истончились и вытянулись. Чтоб ты поджарился. Чтобы у тебя нос до земли вырос и мешал при ходьбе. Чтобы…” — зачем это я про нос ввернул? А, чтобы после моей смерти ни одна пигалица к нему и близко не подходила.

После девятого или десятого проклятия дорогому учителю я обнаружил его. Одноглазый стоял, покачиваясь, среди трав и, не мигая, смотрел на меня. Но, боги, как он изменился! Похоже, кто-то перестарался с проклятиями. Не справившись с шоком, я закрыл глаза и крепко задумался.

Я всегда знал, что способен на многое, если хорошенько разозлюсь. Одна из моих отборных пигалиц, Лисичка, утверждает, что физически чувствует злость, исходящую от меня и собирает ее в коробульки, до очередных Бабских войн. Всё это, конечно, здорово, и всегда льстило мне, но внезапно открывшаяся мощь моих проклятий просто не лезла ни в какую нору. Я что, теперь и ругнуться от души не смогу? Я еще раз внимательно посмотрел на Одноглазого.

Сомнений быть не могло. Передо мной стоял учитель, но он сделался много ниже ростом, осунулся, похудел и почернел. Ноги его невероятно истончились, и он грустно опирался на длинный нос, воткнутый прямо в мох.