Как потом рассказал Одноглазый, он просто со всей силой ударил меня в лоб и аккуратно уложил моё тело на лежанку. Тоже мне знахарь нашелся.

Впрочем, чего-то мне жрать захотелось. Давайте, что ли, прервемся ненадолго. Эй, Козя, что там у тебя?

Ага, не плохо. Я тебя запомнил.

Да ну, не бойтесь. Все объясню. Это же на самом деле было.

Неплохая жевачка. Случай один раз был. Сижу, вот так же, вру чего-то там и вдруг понимаю, что все, запутался. Концы с концами не соединить, чего наврал никакому объяснению не подлежит. Народ уже сопеть начал. Сосучку-жевачку припрятывать. Я глазки горестно прикрыл, помолчал маленько, мозгами шурх-шурх и, вдруг, неожиданно для себя объявляю: "Разрешите на этом новейшую рассказку Стружкиных братьев "Слизняк на обочине" закончить. Как они все придумали, так Вам и поведал. Сам ничего не понял, но до Вас донес. До свидания". Все вокруг башками закачали, языками зацокали: "Ну, конечно, Стружкины братья, как у них все… Круть крутая… Умь заумная… Первоистоки рассказковые…" Навалили мне кучу сосучки и ушли довольные.

Ну ладно, валите, давайте. Не люблю, когда на меня жующего смотрят.

Эй, Кнопка! а ты, что мать твою опять ничего не принесла? Да я тебя, грыжа беспардонная, что просто так рассказками потчую? У, стервоза, чтобы духу твоего здесь не было!

— Нет, доченька, нет. Ты должна чувствовать все свои руки до одной, а не только их малую часть.

— Но, мама, зачем мне столько? Двадцати — тридцати хватит на всё.

— Когда какая-нибудь из Сестёр решит прибрать к себе твои владения и протянет сюда сотни рук и несколько десятков лап, что будешь делать ты со своими двадцатью?

— Бе-бе-бе…

Я незаметно подкралась к её ноге и больно ущипнула хамку за ступню. Родителей надо уважать. Она громко вскрикнула, посмотрела на свою ногу и схватила вцепившуюся в неё руку двумя своими. Ещё двумя она попыталась цапнуть меня хоть за что-нибудь, но я восемью лапами смела её слабые попытки причинить мне боль. Через несколько секунд каждую из её рук я прижимала тремя своими к земле, а саму любимую дочку распластала на Смотрильном камне всего пятью лапами, направив на неё когти и иглы.

— Умение быстро и сноровисто пользоваться абсолютно всеми своими лапами и руками — это вопрос твоей жизни или смерти, — назидательно сказала я и отпустила неумеху из своих объятий.

Та шумно вздохнула и что-то пробормотала в ответ, но я сумела лишь разобрать “много не надо” и “не хочу воевать”.

— Двадцати-тридцати рук недостаточно не только для того, чтобы гонять окрестных тараканов, но даже для твоего пропитания и заботы о кулачках. Не ты одна ешь руками, им нужно успеть покормить и себя. Между прочим, руки стареют, гибнут, а иногда и заболевают. Поэтому ты должна постоянно приносить кулачки, чтобы вовремя сделать замену. А для того, чтобы они разжались, необходимо постоянно заботиться о них. Я не говорю уже о том, как сложно вырастить лапу. Сначала грамотное составление Песни, а потом постоянные тренировки, нагрузки и обучение. А о каких тренировках может идти речь, если ты не в состоянии просто контролировать свои руки. Ну-ка скажи мне, дорогуша, что это за две снулые буки неприкаянно бродят у Зелёных камней?

Дочка гневно зыркнула на меня, ничего не ответив, а две снулые буки подхватили по бревну и быстро потащили их в Хижину.

— Ах, ты хотела принести две палочки домой, да забыла, — съязвила я.

— Мама! — возмутилась дочка, — оставь свой ядовитый тон, твоими словами хоть иглы лапам заправляй. Скажи мне лучше, зачем я должна постоянно пугать бедных тараканов. Они же такие милые и безобидные существа.

— Ага, приятные во всех отношениях ребята, — согласилась я, — Но у них есть один крупный недостаток — очень быстро наглеют. Оглянуться не успеешь, как уже парочка-другая тараканов будет здесь сидеть и вырывать у тебя пищу из рук.

О, молодо — зелено. Я сама когда-то была такой же, и теперь мне очень не хотелось, чтобы дочка повторяла мои же ошибки. Мне, как и ей, казалось глупым расширять объём контроля. Зачем мучаться с сорока пятью руками, путаться в них, забывать о какой-нибудь, если ты прекрасно справляешься с сорока. А вот эти пятеро — та самая маленькая веточка, без которой рука запросто несёт бревно, а с ней не способна даже поднять. И начинаешь старательно оттачивать искусство владения сорока руками, наслаждаясь своими успехами и пряча мысли о расширении кисти до сорока одной единицы куда подальше.

— Ну-ка, давай возьми себе еще десятка два моих рук и построй дополнительный проход в новую кладовую, подои коров, шугани вон тех трёх тараканов у Тёмной Щели…

— Мама!

— …покорми меня манной. Она лежит в шести…

— Мама…

— … переходах к Свету, я тебя провожу. Почисти себя — не пристало девушке в твоём возрасте так выглядеть. Переверни и напои кулачки, и заведи себе, наконец, лапу. Возьми вчерашний кулачек. Из него должно получиться. Начинай сейчас же.

— Ты, наверное, с ума сошла? Я, что всё ЭТО должна сделать всего пятьюдесятью руками? — вот хамку вырастила, нечего сказать.

— Бери, дорогая, себе столько рук, сколько хочешь. Я тебя, доча, ни в чём не ограничиваю, — поставила я точку в сегодняшнем воспитании подрастающего поколения, и, сладко потянувшись, принесла себе из кладовой кусочек свежей сосучки, — Давай работай. Как говорит Великая Суворая, то есть Суровая Сестра: “Тяжело в учении — легко в бою”.

— Крёстная, где ты? — в отчаянии вскричала дочка и выдала мне поразительно правдоподобный и яркий образ:

“Я — мать её — вишу на краю пропасти, из последних сил цепляясь своими хваталками за камни на краю, причём ни рук, ни лап у меня нет. Силы мои стремительно тают, и я начинаю соскальзывать вниз, но тут, в последний момент, дочка протягивает мне руку и, крепко держа меня за плечо, начинает вытаскивать наверх. Я облегченно вздыхаю, как вдруг держащая меня рука замирает, а дочка мне и говорит: “Ой, я же ещё коров не подоила. Мама ругаться будет”, и её рука, отпустив меня, с топотом уносится на пастбище”.

— И не забудь мусор из Хижины вынести, — отомстила я юной художнице.

— Какая восхитительная драма только что разыгралась передо мной, — Следящий появился как всегда неожиданно, никак не могу к этому привыкнуть, — Смею Вас заверить, барышня, ещё чуть-чуть и Вы будете блистать на Балу. Такая правдоподобность образов, свежесть восприятия, буйство красок. Вы заметили, дорогая Сестра, — он обратился ко мне, — мать до последнего момента не верила, что дочь не подала ей руки. А юмор? Она еще не подоила коров! Ха-ха-ха! Достойную смену себе растите, уважаемая.

Я подозрительно посмотрела на Следящего. Обычно скупой на комплименты, он сегодня щедро осыпал нас похвальбой, да еще и обращался ко мне на Вы. Вон дочка даже заёрзала на месте от удовольствия. Я цыкнула на неё и ущипнула сразу в нескольких местах за пальцы. Боль рук передалась дочери и настроила её на деловой лад.

— Слушаю тебя, Следящий, — проговорила я и из уважения к божеству вышла из тела. А может и не из уважения, а чтобы в очередной раз показать, что тоже способна покидать свою несовершенную оболочку, — Слушаю, ведь не об искусстве же ты явился беседовать.

— Одна из Сестёр не смогла справиться с очень важным заданием. Она халатно отнеслась к доверенному ей поручению, и провинившиеся смогли уйти в чужую долину, — ах, вот он зачём припёрся.

— Я никуда не пойду. Неужели ты не знаешь, что я ращу дочь. Ей уже пора уходить, а я всё еще не могу отпустить её одну, — но почему я должна вечно за всех отдуваться! — Кто упустил провинившихся?

Следящий показал мне и я удивилась:

— Ну, не может этого быть. Это же очень умелая и ловкая сестра. Сама упустила, вот пусть сама и ловит, кого вам надо. Или вы ей что, стаю волосатых птиц заказали уничтожить? Так я тоже не умею летать, — мне очень не хотелось тащиться в какую-то дальнюю долину и ловить там каких-то бедолаг, не угодивших нашим капризным богам, — что за чудовища сбежали от вас?