Он нажимает кнопку верхнего этажа и вводит код на клавиатуре. Раздаётся запрещающий сигнал, и ничего не происходит. Он качает головой, еле слышно бурчит и жмёт одну кнопку за другой, пока не доходит до этажей не для служебного пользования: двадцатый этаж тридцатью этажами ниже.

Лифт поднимается, и перегрузка вызывает у меня тошноту. Давненько я не чувствовал гравитацию внутри — чувства, которого никогда не возникает в живой природе, если конечно, ты не добыча, если это не смерть мыши, которая испытывает головокружительный подъем перед встречей с клювом. Я слышу незнакомцев в моём подвале, которые взволнованно вышагивают, бормоча не то предупреждения, не то угрозы, но я захлопываю дверь. Не сейчас. Сейчас не время.

Мы наблюдаем, как номера этажей ползут вверх. Ожидание усугубляется медлительностью. Джули меняет пистолет на винтовку, и Эйбрам смотрит на своё старое оружие.

— Я не знаю, что мы там найдём, — говорит он. — Тебе нужно меня вооружить.

— Если бы я хотела, я бы это сделала.

— Ты правда думаешь, что я попытаюсь удрать? Отсюда?

— Мы внутри штаба твоего работодателя. В городе, где ты вырос. Трудно представить места лучше, чтобы ты повернулся против нас.

Кажется, он смотрит на неё с неподдельным скепсисом.

— Ты что, спала, когда «мой работодатель» пытался меня убить? Или когда они передавали по национальному телевидению ориентировку на меня? Я думаю, более чем очевидно, что я уволен.

Когда мы проезжаем десятый этаж, из динамика над головой раздаётся резкий хлопок и в лифт начинает литься музыкальный поток. Песня «Анархия в Соединённом Королевстве»[11], исполненная на блестящем саксофоне и синтезаторе.

— Ничего не очевидно, — бормочет Джули. — Уже давно ничего не было очевидно.

На пятнадцатом этаже, за пять этажей до нашего, лифт останавливается. Мой желудок возвращается на место. Потом двери открываются, и он снова проваливается вниз.

Снаружи в тёмном коридоре стоит мужчина в серой рубашке. Чёрные брюки.

Красный галстук. Утончённая деловая одежда выглядит немного непрофессионально из-за рваных краёв, нескольких пятен и неподходящих к образу рабочих ботинок.

Что-то стучит в мою подвальную дверь, но я прислоняюсь к ней, не давая ей открыться. Сказал, не сейчас!

Мужчина вежливо улыбается, но остаётся снаружи, будто ожидая менее наполненного лифта.

— Заходи, — говорит Эйбрам.

Мужчина входит. Спраут забивается в угол.

Мужчина ниже меня ростом. Его волосы светлее моих, а глаза другого цвета. Лифт наполняется густым ароматом его одеколона — сахарной ваты и прогорклого масла.

— Миллер, — говорит Эйбрам.

Мужчина наблюдает, как закрывается дверь, потом смотрит на номер этажа.

— Я помню тебя. Ты был помощником Вардена.

Мужчина оборачивается и улыбается Эйбраму, демонстрируя отличные зубы, которые не имеют ничего общего с моими кривыми.

— Привет, спасибо, что посетили нас. Я генеральный директор Второго Филиала компании Аксиома. Чем я могу вам помочь?

Эйбрам смотрит в его невероятно яркие голубые глаза.

— Что случилось с Варденом?

— Мой предшественник был вовлечён в деятельность, которая не отражала ценностей нашей компании, — отвечает мужчина сквозь неподвижную ухмылку. — Реструктуризация стала необходимостью.

Эйбрам встряхивает головой.

— Это ты его сдал. Так и знал, что ты чёртов червяк, — он смотрит наверх. — Он мёртв? Вы его казнили?

Самое неприятное в улыбке этого мужчины — то, насколько искренне она выглядит. Будто он убедил притворяться каждую, даже самую маленькую, лицевую мышцу. Будто это не игра, а просто его реальность. Я беру кончик его галстука и подношу к своему лицу, разглядывая блестящие волокна.

— Что они сделали? — спрашиваю я. — Как они сделали тебя таким? Мужчина улыбается ещё шире.

— Я чувствую себя фантастически.

Эйбрам отталкивает меня и приближается очень близко к лицу Миллера.

— Скажи, что тут происходит, — низко рычит он, не заботясь об отсутствии оружия. — Где все?

— Второй Филиал переживает переходный период, — щебечет Миллер. — Проходят испытания новых концептов сотрудников.

В лифте раздается звон. Мы приехали на двадцатый этаж.

— Хочешь узнать больше? — спрашивает он.

Честно говоря, я не знаю, как бы ответил на этот вопрос, но когда дверь закрывается и Миллер шагает наружу, мы идём следом.

* * *

Мы находимся в огромной комнате размером с ангар для самолётов. От одного конца здания до другого нет стен, минимум на три этажа выше нет потолка.

Единственное освещение — бледный дневной свет, пробирающийся через прорези вместо окон. Всё видится смутными очертаниями, словно комната наполнена тёмным туманом. Сквозь этот туман я вижу людей. Сотни людей, окружающих сотни станков: стальные прессы, фрезы и более сложное оборудование, которое я не узнаю. Некоторые станки полностью автоматизированы, например, тот, который выкатывает маленькие латунные цилиндры, и тот, который наполняет их чёрным порошком, и тот, который запечатывает их свинцовыми конусами. Другим нужна помощь человека, например, тому, который отправляет пачки с клееобразной субстанцией на сборочную станцию, где мужчина встраивает в клей какую-то электронику и вставляет её внутрь металлического чемодана.

— Я знаю их, — бормочет М. — Я знаю эти машины.

— Мы рады представить вам обновленную Грей Ривер Нэйшнл, — голос Миллера разносится эхом по обширной тусклой комнате, пока он идёт впереди нас. — Это стало возможным благодаря недавним достижениям в области управления людскими ресурсами. Мы с нетерпением ждём создания упрощённой, но эффективной системы безопасности всех филиалов Аксиомы, поскольку наша семья продолжает расти…

Его голос исчезает в темноте. Мы перестаём идти за ним следом. Мне понадобилось немного времени, чтобы в слабом свете я начал замечать у рабочих странную особенность. Они двигаются небрежно, а когда закручивают винты и подсоединяют провода, смотрят не на свою работу, а в окна, словно работают только с теми инструментами, на которые наталкиваются. Вдалеке я слышу голос Миллера, разговаривающим с пустотой едва слышным обертоном, который смешивается с грубой мелодией фабрики, шлифовкой металла и скрипом ржавых колесиков. Рука рабочего, стоящего рядом со мной, попадает под пресс и он вытаскивает её с оставшимися двумя пальцами. Из обрубков остальных равномерно, без пульсации, начинает сочиться чёрная жидкость, но мужчина продолжает свою работу.

— Они сделали это, — шепчет Джули. — Они сделали это и без нашей помощи.

Я осторожно подхожу к рабочему. Он не останавливается и не смотрит на меня.

Нет признаков сознания.

— Кто ты? — спрашиваю я. — Как ты сюда попал? Он молча работает, истекая кровью.

— Зачем ты это делаешь?

Его глаза встречаются с моими меньше, чем на секунду. Его движения замедляются, затем возобновляются, и в моей голове возникает воспоминание. Не из подвала, не из первой жизни, а из пыльной, кровавой второй.

Мои отношения с большинством своих жертв были простыми: они пытались меня убить, потом от меня удрать, а когда ничего не получалось, они кричали, пока я их пожирал. Стандартный материал документальных фильмов о дикой природе. Но был один молодой парнишка, который, возможно, был немного неуравновешенным и чрезвычайно проницательным. Пока я на него охотился, он задавал мне вопросы. Он был в отчаянии и пытался договориться. «Зачем ты это делаешь? — спрашивал он. — Зачем тебе меня есть? Что это тебе даст? Для чего это?»

Это был единственный раз, когда кто-то пытался до меня достучаться. Остальные были рады отыграть стандартный сценарий хищник-жертва. Они слышали отчёты и видели фильмы; они знали, как выглядит нападение зомби и играли роль до конца, чтобы сохранить порядок повествования, ужасный, но комфортный в своей последовательности.