— Ну? — спрашивает Нора.

Эйбрам захлопывает конус и спускается с лестницы. Я вижу отчаяние в его взгляде, скользящем по группе оборванцев, стоящих напротив него: «Как меня угораздило оказаться здесь, с ними?»

— Нам нужна запчасть, — похоже, он кое-как подбирает слова. — Мы отправимся в аэропорт спасать эту развалюху, — он щурится, глядя на Джули. — Ты всегда добиваешься своего, да?

Джули молчит.

— Так ты сможешь его починить? — спрашивает Нора. — Мы сможем лететь дальше?

— Да, мы сможем лететь дальше, — ядовито отвечает он. — Мы сможем лететь, и лететь, и лететь.

Он берёт Спраут за руку, смотрит на порез на лбу и толкает её в самолёт.

Мгновением позже он съезжает с рампы на мотоцикле, в багажнике лежит рюкзак, а дочь цепляется за его спину.

— Он может мне помочь, — говорит он, кивая на М. — А вы можете остаться здесь.

— Нет, спасибо, — Нора уже поднимается по рампе.

— Здесь не на что смотреть. Детройт — это сухие кости.

— Никогда не знаешь, где окажется потерянное сокровище. Я иду. Эйбрам взмахивает руками.

— Ну, кому-то нужно остаться у самолёта. Наверняка те, кто нас сбил, уже едут сюда, чтобы обыскать обломки.

Нора останавливается на рампе и разглядывает пыльный горизонт.

— Если предположить, что в нас стреляла не автоматика, а люди, им потребуется минимум два часа, чтобы добраться до места крушения. И, если они решат ехать за нами, вряд ли нам захочется с ними встречаться.

Она исчезает в самолёте.

— Мы не будем разделяться, Эйбрам, — говорит Джули, следуя за Норой.

Эйбрам смотрит в небо, словно молясь о терпении, но дальше не спорит. Нора и Джули скатывают по рампе два оставшихся мотоцикла, Эйбрам нажимает брелком- ключом и рампа поднимается. Понимают ли происходящее вокруг мои дети? Они почувствуют себя брошенными или они слишком заняты поисками многомерных лабиринтов в своих головах? В любом случае, здесь они в большей безопасности, чем со мной. Никто не проникнет в самолёт без высокой лестницы и газового резака.

— Не обижайся, Р, — говорит Джули, ставя мотоцикл передо мной, — но вести должна я.

Я вздыхаю и сажусь позади неё, размышляя, мог ли Эйбрам оставить два мотоцикла в Хелене, чтобы посмотреть, как мы справимся.

Нора смотрит на М.

— Запрыгивай, бифштекс. Он смеётся.

— Ни за что.

Она возмущённо выпрямляется.

— Серьёзно? Мужчина должен ехать впереди? Это что, две тысячи двадцатые годы?

— Нет, — отвечает он, качая головой. — Просто… так не получится.

— Почему?

Он пожимает плечами и садится сзади. Его живот спихивает её на топливный резервуар, а грудь нависает над головой, отчего она склоняется до самого руля.

— Всё, всё! — она смеётся, задыхаясь, и толкает его локтем под рёбра. — Свали.

Он слазит, и Нора делает то же самое, продолжая смеяться. Она откидывает волосы с лица и указывает на мотоцикл: «После вас». Мотоцикл всё ещё довольно мал для этого дуэта, но тоненькая Нора цепляется за огромного, как гора, М, и это намного лучше, чем наоборот.

— А ты хоть ездить-то умеешь? — спрашивает она. М бьёт по дросселю и, практически не теряя равновесия, делает быстрый круг вокруг самолёта.

— А, ну, тогда ладно, — удовлетворённо кивает Нора.

Мне хочется его стукнуть, чтобы он перестал ухмыляться.

— Эй, — Джули поворачивается ко мне. — Твои дети справятся одни?

Я смотрю на самолёт. Вижу, как они глядят на меня через задние окна. Видимо, выбрались из камеры туалета. Никаких эмоций, на лицах нет подсказок насчёт их внутреннего состояния.

— Они мертвы, — бормочу я. — Что может быть безопаснее?

Эйбрам, устав от наших разговоров, громко вздыхает и устремляется вниз по шоссе, подняв облако пыли. М едет за ним, Джули едет за М, а древний Детройт покрывается рябью, как мираж на горизонте.

* * *

Апокалипсис наступил не сразу. Мир не закончился чередой впечатляющих взрывных спецэффектов. Все происходило медленно. Скучно. По одному маленькому шажку за раз: один моральный компромисс, один забытый идеал, ещё одна оправданная несправедливость. Мир не захлестнула разрушительная волна, просто вот такие маленькие пятна гнили, разбросанные по миру, возникали там и тут на протяжении десятилетий до тех пор, пока не объединились в одно большое пятно.

Некоторые города на протяжении многих лет поддерживали иллюзию процветания. Как продолжают зеленеть листья срубленного дерева. Но Детройт был самой нижней веткой — он был мёртв так давно, что стал скорее похож на место археологических раскопок, чем на американский город. Современный климат превратил большую часть окружающих пастбищ в пустыню, и коричневый песок покрывает всё вокруг, образовывая дюны возле рассыпающихся зданий и на парковках. Восходящее солнце освещает вершины разрушенных башен, и они становятся похожи на маяки, в то время, как остальная часть города угрюмо ютится в тени. Не сомневаюсь, что за последние десятилетия мы первые, кто приехал в это место.

Когда мы въезжаем на мост через реку, бывшую когда-то канадской границей, я крепко обхватываю Джули за талию. В трещинах мостового полотна видно мутную красноватую воду, полную ржавых машин, мусора и старых человеческих останков. Я наклоняюсь к шее Джули и вдыхаю аромат корицы — это спасает от вони, идущей снизу.

Кто-то может посчитать, что сидеть на мотоцикле сзади не очень мужественно, но это не самый худший способ путешествовать. Я прижимаюсь к спине красивой девушки, из-за выбоин на дороге и тряски мои движения напоминают те, что имеют место в спальне, так что я рад, что М едет впереди и не может этого видеть. На мгновение я забеспокоился, что окажусь в неловком положении из-за эрекции, но потом мрачно улыбаюсь. Всё те же подростковые волнения. Всё те же страхи юного мальчика, живущего в мире стыда. Этот мир умер много лет назад. Люди изо всех сил пытаются выжить, и у них нет времени переживать за поведение своих тел, так почему же труп старого мира все ещё цепляется за меня?

Мы — два человека, скрепленных любовью, так что мы заслужили те подарки, что предлагают нам наши тела.

В каком из этих утверждений я сомневаюсь?

* * *

Когда мост заканчивается и мы въезжаем в город, дорога резко ухудшается. Пропадает вся эротика поездки, мотоцикл начинает брыкаться, как разъярённый бык. Я подлетаю вверх и хлопаюсь назад на сиденье. Джули сбавляет газ, но мы на уличных мотоциклах, а это место едва ли можно назвать улицей. Я вижу, как Нора и М тоже изо всех сил борются с мотоциклом, она держит М за бока, чтобы не свалиться, а мотоцикл то тонет в выбоинах, то подпрыгивает на очередном куске мусора.

— Эйб-брр-раам! — кричит Нора через плечо М. — Нам нужно остановиться!

Я вижу, как Эйбрам с трудом маневрирует по свалке, Спраут вцепилась в его спину, как испуганная маленькая обезьянка, но само собой, он игнорирует советы Норы. Он проезжает еще два квартала, поворачивает за угол на главную улицу и город берет над ним верх.

Дорога полностью занята автомобильными останками — река ржавчины и резины. Штабеля сплющенных машин занимают все боковые улицы — когда-то здесь пытались расчищать путь. Почему именно эта пробка стала последней? Началась война? Вторжение нежити? На город опустилось облако ядовитого воздуха? Или это был просто массовый побег? Тысячи людей вылезли из своих машин и отправились домой к семьям? Сомневаюсь, что кто-нибудь знает наверняка. Под удушающим облаком страха и радиопомех история прошла путь от искусства, науки и большинства других достижений… и отступила назад. Факт превратился в слух, а знание — в предположение. Даже нынешний год открыт для обсуждения.

Эйбрам смотрит на непролазную стену ржавой стали. Он достает из куртки старую карту — пережиток тех времён, когда технологии начали откатываться назад, а информация неохотно вернулась к физической реальности. Он изучает линии на морщинистом листке, смотрит вперед, ища дорожные знаки, и слазит с мотоцикла.