Когда немцы зашли на третий круг, на этот раз еще ниже, чем раньше, неподалеку от Яана и Калниньша неожиданно раздался залп из нескольких винтовок, затем еще один.

— Отставить! — крикнул Калниньш и приподнялся, Чтобы посмотреть, кто там стреляет.

Самолеты исчезли за деревней, сбросив последние запасы листовок.

— Ну конечно, — строгим тоном сказал Калниньш Яану. — Опять мой детский сад. Саша-Паша-Яша-Влаша, ко мне! — крикнул он через выгон.

Вскоре перед офицерами встали четыре молоденьких бойца. Один длинный и трое среднего роста, все в новом, еще слегка топорщившемся от неприглаженности красноармейском обмундировании. Длинному сапог не досталось, — видимо, размер был больно велик, — он вынужден был обходиться ботинками и обмотками.

Капитан Калниньш разок прошелся туда-сюда перед маленьким строем, остановился и, склонив голову набок, посмотрел на бойцов.

— Кто-нибудь из вас страдает склерозом? — спросил он, переваливаясь с каблуков на носки и заложив руки за спину.

Четыре юных бойца недоуменно смотрели на него.

— Молчание означает согласие, но в данном случае скорее наоборот, я вас правильно понял? Значит, нет основания думать, что вы чохом забыли, что вам однажды было сказано. Тогда у меня будет еще один вопрос: может, кто-нибудь из вас случайно обнаружил брошенную бесхозную патронную фабрику?

Ребята поняли и уставились в землю.

— По вашему молчанию я прихожу к выводу, что тоже нет? Тогда я делаю вам всем замечание за лень. Боец, который ленится донести до боя три лишних патрона, никакой не боец. Вернее, это уже мертвый боец. У него всегда будет недоставать патрона. Ясно?

Ребята молчали, но уже смотрели на капитана.

— Или, может, вдруг кто-нибудь из вас такой стрелок, что снимает птицу с лета и способен попасть в глаз летчику, так что и лица не поцарапает? В таком случае, конечно, прошу прощения, что не разглядел такого таланта.

Подождав еще мгновение ответа, которого и не могло последовать, капитан скомандовал:

— Напра-во! Шагом марш!

Четыре бойца сделали очень старательно уставной поворот, который получился у них даже почти слаженным. Когда последний из них, высокий, в обмотках, парень, проходил мимо стоявшего в двух шагах от него Яана, он пробурчал:

— Железный латыш!

И невозможно было определить, хочет ли он выразить сказанным свое осуждение или восхищение.

Тут же один из бойцов принес капитану листовку. Калниньш повертел ее немного в руках и передал Яану.

— Буквы вроде те же, но написано скорее для вас.

Яан заглянул. Листовка была на эстонском языке.

Схема изображала увенчанные свастикой жирные стрелы, устремленные остриями прямо к Ленинграду, один широкий хвост стрелы распростерся почти по всей Эстонии. В тексте говорилось: эстонские солдаты и офицеры, немецкое командование гарантирует вам жизнь и свободу, если вы добровольно перейдете на сторону немецких войск, как это уже сделали многие тысячи эстонцев. Для того чтобы вам при переходе на сторону немецких войск не чинили препятствий, ликвидируйте комиссаров и русских офицеров.

Яан перевел Калниньшу. Тот прищурился, желчно усмехнулся и сказал:

— Их глаз просто не разобрал оттуда, свысока, что я тоже здесь. Не то бы обязательно приписали: прибейте прежде всего того бородатого латыша, он ваш злой дух и один виноват в том, что вы сейчас не греетесь дома на софе, как это делают сотни тысяч соотечественников! Немец за многие века ой как хорошо изучил, что нас в десять раз легче бить поодиночке!

16 июля один из полков 182 стрелковой дивизии, развивая наступление, следовал походным маршем из своего прежнего места дислокации на северо-восток, в направлении на Сольцы. Ранним утром, подойдя к деревне Гусево, шедший впереди разведывательный дозор узнал от местных жителей следующее: накануне вечером в деревню на грузовиках прибыло немецкое подразделение в составе примерно ста человек. Сразу по прибытии солдаты устроили на деревенских улицах и во дворах облаву на кур, дверь кооперативной лавки была взломана, и оттуда было вынесено 3 ящика водки. Солдаты и офицеры устроили в местах своего расквартирования ужин с обильным употреблением спиртного, после чего улеглись спать.

От жителей деревни разведчики частично узнали расположение немецких сторожевых постов. По приказанию командира полка данные были уточнены бойцами разведки. Затем батальоны получили приказ окружить деревню и по возможности неожиданным ударом захватить подразделение противника в плен.

Немецкий сторожевой пост на большой липе на северной оконечности деревни своевременно обнаружен не был, и при подходе бойцов полка часовой открыл автоматный огонь, в результате чего погиб заместитель политрука Роман Суурметс. Часовой был снят винтовочным огнем группы бойцов замполитрука Р. Суурметса.

В ходе операции было взято 84 пленных, среди них два офицера. Трофеи составили 5 грузовиков и 1 легковой автомобиль, кроме того, различное военное снаряжение и оружие целой роты.

Личный состав взятой в плен немецкой роты был отправлен в штаб дивизии.

По дороге в тыл советских войск над колонной пленных появились немецкие самолеты, производившие разведку. При виде их один из пленных, фельдфебель Рейнхард Шламмфогель, обратился к начальнику конвоя младшему лейтенанту Ю. Ринку со следующим предложением:

— Господин офицер, от имени нашей роты предлагаю вам перейти со своей командой на сторону немецких войск. Мы гарантируем вам неприкосновенность и хорошее обращение. Положение Красной Армии все равно безнадежно, и у вас таким образом открывается отличная возможность выйти из войны.

Младший лейтенант Ю. Ринк решительно отказался вступать в переговоры с фельдфебелем Р. Шламмфогелем, на что последний еще раз как можно громче объявил о своем предложении, видимо надеясь воздействовать на находившихся поблизости конвойных, которые это слышат и немного понимают по-немецки.

После чего младший лейтенант Ю. Ринк приказал ему замолчать.

Тогда фельдфебель Р. Шламмфогель сказал:

— Вы еще об этом пожал, господин офицер! Я уже раз побывал в плену во Франции — две недели, тогда пришли наши войска. Если я здесь пробуду даже с месяц, ничего от этого не изменится. Но вам тогда придется сидеть в Германии в лагере несколько лет!

Младший лейтенант Ю. Ринк не стал вступать в спор с пленным, а переменил место возле колонны, отойдя от фельдфебеля Р. Шламмфогеля подальше.

После этого в колонне пленных произошел еще один инцидент. Некоторые пленные начали выражать презрение к конвойному рядовому-туркмену Курбанову, что выражалось в демонстративных плевках в его сторону и восклицаниях:

— Du, Asiat! Не du, Asiat!

Шедший следом за А. Курбановым командир отделения младший сержант А. Курнимяэ неоднократно пытался призвать к порядку пленных, которые старались оскорбить конвойного словом и действием. Когда это не дало результатов, А. Курнимяэ произвел предупредительный выстрел в землю, рядом со строем пленных. С этого момента пленные прекратили свои оскорбительные действия.

Начальник конвоя младший лейтенант Ринк прибыл на место, однако, узнав о причине выстрела, ограничился указанием в дальнейшем по возможности избегать стрельбы.

Спустя некоторое время, когда колонна удалилась от деревни Гусево на расстояние 7,8 км, над головами идущих появились два немецких истребителя ME-109. Летчики проходили на бреющем полете вдоль колонны, давали предупредительные очереди в воздух и пытались вынудить конвойных залечь. Младший лейтенант Ю. Ринк распорядился:

— Ни шагу в сторону от немцев! Если кто попытается бежать из колонны, стрелять без предупреждения!

Последнее распоряжение он на немецком языке объявил также и пленным.

Используя открытую местность, истребители спускались на высоту от 8 до 10 м, так что возникавшее при пролете движение воздуха ясно ощущалось в колонне и и дали еще несколько длинных предупредительных очередей. Среди пленных возникло сильное волнение, и по приказу унтер-офицеров вся колонна залегла ничком на дороге. Стоять остались только конвойные.