Когда они наконец вблизи побережья Северного моря выбились из облаков и увидели землю, то выяснилось, что жестокая ночная болтанка вывела из строя альтиметр. Седые послештормовые валы и прибрежная полоса возникли в такой близости, что Берг инстинктивно взял штурвал на себя, и самолет подпрыгнул, словно ударился колесами об упругую водную поверхность. Берг и Коонен одновременно глянули на высотомер. Стрелка стояла недвижно на отметке 1500 метров. Действительная высота была раза в три-четыре меньше того. Берг выровнял самолет и на какое-то мгновение задумался. Затем он решил продолжать полет на той же высоте. Горючее расходовалось экономнее всего на неизменном режиме полета.

Небо на востоке быстро прояснилось. В тот миг, когда они достигли кромки берега, из-за фронта облаков на землю потоком пламенеющей лавы хлынул солнечный свет. Умытые дождем приморские луга разом вспыхнули изумрудной зеленью, тусклые до того волны вдруг обрели металлический блеск.

И тут показались лошади. Они были очень хорошо видны. Лошади стояли на утреннем лугу в одиночку и парами, их обращенные к востоку и освещенные низким солнцем бока светились золотисто-красным светом.

От лошадиных ног начинались другие, черные и с неимоверно длинными ногами лошади. Коонен был не в силах отвести взгляда. Две лошадиные тени слились головами воедино — стоявшие в ногах у. них маленькие красные лошадки терлись шеями друг о друга.

Коонен вздрогнул от своего самого затаенного юношеского воспоминания.

На рассвете они вышли вместе с девушкой из овина, в котором, будто в предчувствии сиюминутной разлуки, провели любовную ночь, страстную и безудержную. Остановившись в дверях овина, они глядели на омытый ночным дождем луг, глаза их все еще горели необыкновенным блеском. Поднявшееся откуда-то сзади солнце отбросило их гигантские черные тени на осыпанную сверкающими каплями росы траву.

Девушка обхватила гудевшую голову Коонена своими холодными ладонями и прижалась губами к его губам. Их длинноногие тени, казалось, навечно слились воедино. Хотя это продолжалось всего мгновение.

Имя той девушки Коонен хранил в затаенных глубинах памяти. Он никогда не извлекал его оттуда даже в мыслях. С того самого дня, когда лейтенант в третье военное лето получил известие, что от дома, в котором жила девушка, от целого района города вместе со всеми его жителями после жестокой ночной бомбежки не осталось ничего, кроме сровненных с землей и засыпанных пеплом развалин, нигде ни одной живой души.

Во время последовавшего вслед за этой вестью боевого вылета Коонен вдруг оказался не в состоянии нажать на кнопку бомбометания.

Вместо него это сделал Клайс, которому Берг после второго захода отдал соответствующий приказ. Промедление чуть не стало для них роковым. На втором круге их настиг луч прожектора, и самолет получил прямое попадание. Счастье, что снаряд был малого калибра. Собрав воедино весь свой опыт, Берг на освободившейся от груза машине все же дотянул до своей территории. Машину после вынужденной посадки пришлось списать.

Затем до получения «мотылька», как они прозвали свой LQ86, у них изрешетили еще один самолет. По счастливой случайности и на этот раз никто из членов экипажа не получил сколько-нибудь серьезных ранений.

Коонен после того памятного полета подал рапорт о переводе его в пехоту. Однако война уже успела перемолоть изрядное количество квалифицированных летчиков, все ощутимее становился недостаток в кадрах, поэтому и рапорт Коонена был решительно отвергнут. Лейтенанта послали на две недели в воинский дом отдыха подлечить нервы и приказали продолжать службу в том же соединении. Рука его должна была вновь обрести способность сбрасывать бомбы.

При виде красно-черных коней губы Коонена непроизвольно прошептали начальный звук имени длинноногой девушки. Но он вовремя спохватился и судорожно сжал рот, словно то ставшее запретным имя было ключом, который открывал ворота гибельной бездны.

А лошади остались на лугу, даже головой не повели. Их эта пронесшаяся с ревом птица ничуть не касалась.

И снова в который уже раз капитан Берг привел свой истрепанный самолет на посадку из такого полета, какой для другого летчика мог бы вообще оказаться последним.

LQ86 продолжал полеты.

Берг вслушивался в тишину наушников, пока не начинало звенеть в голове. Если не сегодня, то в одну из следующих ночей обязательно должны были прозвучать позывные. В ночь с четверга на пятницу, во время их дежурства в воздухе.

На экранах локаторов, высыпавших за последние годы густо, как грибы после дождя, иногда появлялись импульсы LQ86. Однако, приближаясь к берегу, Берг летел обычно для скрытности так низко, что светящаяся точка исчезала за кромкой экрана или же самолет укрывали неровности рельефа местности. А если относительно медленно движущаяся точка какое- то время и наблюдалась на экране, то ее, как правило, считали проявлением атмосферных помех, из-за которых никому не приходило и в голову поднимать тревогу.

Иногда LQ86 видели с борта случайных ночных самолетов. Невнятная тень на бледном фоне освещенных луной облаков, загадочный силуэт без бортовых огней, лишь раскаленные выхлопные газы, пышущие вишнево-красным отсветом, да еще случайные блики, отбрасываемые при луне стеклами фонаря кабины. Кто считал это просто наваждением ночного неба, другие были втайне убеждены, что видели собственными глазами корабль инопланетных пришельцев. Однажды сенсационное сообщение о предполагаемом космическом объекте со слов какого-то летчика попало даже на страницы газет.

Капитан Берг ни о чем не догадывался. Вокруг него простиралось бесстрастное безмолвие. В этом безмолвии подспудно текла река времени, однако ее течение Берг ощущал совершенно иначе, нежели жители городов, над которыми он пролетал. Там на земле постоянно что-то менялось: рождались и умирали люди, вставали новые дома, прокладывались улицы, привычные виды менялись на глазах. Это и были приметы движения времени. Берг был лишен всего этого. Месяцы и годы для них с Кооненом сливались в одно непрерывное дежурство, в немыслимо длинный день, на протяжении которого все в их окружении оставалось, в сущности, неизменным. Поэтому он давно потерял счет времени. Календарь, который они вели, показывал дни, но не годы. Изменения же, которые Берг замечал на земле, он отмечал с таким отчуждением, будто они к нему ни малейшего отношения не имели. Он снова и снова повторял полеты в предписанном ему радиусе над воздушным пространством больших городов, где он чувствовал себя уже почти что постоянным жителем.

При этом порой случалось, что они угождали ненароком в рабочую зону диспетчеров аэропортов, которые начинали проявлять беспокойство и пытались выйти на радиосвязь с LQ86. Но аэродромные радисты никак не могли нащупать нужную волну. Они были слишком молоды для того, чтобы знать частоты, применявшиеся в авиации в годы минувшей войны, их никто этому не учил. Тщетно вызывали они LQ86, на всех частотах гражданской авиации. Берг никогда не притрагивался к регулятору настройки, он твердо знал, что его позывные могут прозвучать только на волне, которая определена главным, штабом.

Диспетчеры кляли воздушных хулиганов, крыли вовсю растяп-любителей, которые приобретали на собственные деньги самолеты, но ведь полетные навыки не купишь — и посылали в эфир предупреждения идущим на посадку рейсовым самолетам, и не давали разрешения на старт нетерпеливо ожидающим взлета пилотам, пока неизвестный самолет не удалялся на достаточное расстояние. Иногда на основании жалоб диспетчеров высшие чины гражданской авиации заявляли протест военным властям. Они полагали, что в данном случае весьма вероятна возможность засекреченного: полета. В военных штабах жалобы обычно расследовались, при этом устанавливалось, что в указанное время в данном квадрате никаких военных самолетов не находилось, и составлялся лаконичный ответ: наших машин в воздухе не было.

Однако современный мир стал очень сложным, и немногословные ответы военных властей лишь укрепляли уверенность гражданских летчиков в том, что неизвестный самолет, конечно же, выполнял какое-то особо важное задание, о котором простым смертным не полагалась давать никаких объяснений.