Однажды все же нелепая случайность чуть было не оказалась губительной. Об этом случае штурман Коонен вспоминал еще и в минувший сочельник.

В тот вечер они сидели друг против друга за столом в убежище, с которым за эти долгие годы настолько сжились, что стены укрытия казались им собственной шкурой. Между ними стояла елка, выструганная Кооненом из дощечек консервного ящика. Она была большой и составной, штурман колдовал над ее сооружением более полугода. В последнее время он уже почти не ходил ловить рыбу, а вместо этого просиживал часами с остро отточенным ножом и, подобно свободному от вахты матросу на паруснике океанского плавания, выстругивал из палочек матросскую елку.

В общем-то им бы не следовало тратить дощечки на игрушки, все до последней щепочки уже давно было на учете для растопки.

Обычно они никогда не давали огню полностью угаснуть в своей круглой железной печке, но один раз в неделю составлял исключение. В полетную ночь ничего нельзя было поделать. Когда они в пятницу утром возвращались, печка была холодной. Тот, чья очередь дежурить наступала, брал ведро и отправлялся за углем, сгруженным когда-то с парохода в огромную кучу. Потускневший от мороза и дождя уголь стал рассыпчатым и с каждым годом разгорался все труднее. Они уже долгое время пользовались для растопки порохом, который орали из зенитных снарядов. Гильзовой меди для починки механизмов и двигателей требовалось все больше. Порох, правда, на мгновение вспыхивал жарким пламенем, но все равно нельзя было обойтись хотя бы без горстки щепочек, чтобы огонь смог набрать силу.

И все же у Берга язык не повернулся остановить Коонена. Он с удивлением обнаружил, что время и с него самого стесало некоторые острые углы. Раньше он бы запретом и приказом утвердил свое мнение, а теперь не стал этого делать.

Странное, собранное из сотен палочек сооружение, которое именовалось матросской елкой, вызывало какие-то смутные, давно забытые чувства из ушедших как сон далеких довоенных времен, мысли о доме с зелеными ставнями на углу бульвара, где никогда, ни в одно время года не властвовало столь стылое безлюдье, как на улицах больших городов, кружа над которыми он ждет теперь свои позывные.

Пожелав друг другу всего доброго, они отпили каждый из своей кружки по глотку спирта. Берг рассеянно тыкал по стремившимся ускользнуть из-под вилки бобинкам на тускло поблескивающей алюминиевой тарелке. Уже который год они придерживались правила выбрасывать в сочельник утром старую посуду и брать себе со склада новую. Берг подумал, что теперь, когда они остались вдвоем, посуды им хватит еще по крайней мере на тридцать три года.

— Командир, — вдруг после долгого молчания хрипло проговорил Коонен. — Знаешь, командир? А мне все-таки безумно жалко того парня с желтым ягуаром.

Берг сразу понял. За эти годы они настолько сжились друг с другом, что их мысли всегда шли параллельно, как жилы в проводе, — неважно, свяжешь ли ты его узлом или вытянешь в струнку.

Тогда они в предутренний час опять повернули к своему острову. Берг выбрал самый прямой курс, который экономил им полбочки бензина. В последнее время его стал преследовать страх, что они расходуют слишком много горючего, и его, чего доброго, не хватит на то, чтобы достигнуть указанного квадрата, когда наконец послышатся долгожданные позывные. Гора пустых бочек давно уже высилась над полными.

Он себе и представить не мог, что его прямой, как стрела, курс на этот раз пересекал строго запретное пространство, через которое не пролегала ни одна воздушная линия, ни один случайный маршрут, что даже для приближения к этой местности всякий раз испрашивалось специальное разрешение, хотя под крылом ничего, кроме лесов и гряды невысоких холмов, не было видно. Среди невинно зеленевших лесов и холмов земля скрывала результаты самой неимоверной концентрации напряжения человеческого разума, но так как они предназначались для целей уничтожения, то и предполагалось, что за этими секретами охотятся, употребляя весьма внушительные силы и средства. В соответствии с этим была построена и защита этой объявленной запретной территории.

Карта же Берга составлялась еще в те времена, когда там, внизу, действительно расстилались всего лишь грибные леса.

Территорию эту оберегало столь чувствительное и точное оборудование, что и LQ86 не мог остаться незамеченным. Уже само его приближение к запретной зоне было с секундной точностью зарегистрировано на главном пульте слежения. Когда попытки установить с приближающимся самолетом радиосвязь остались безуспешными, в воздух был поднят перехватчик.

Поскольку согласно донесениям радиолокационных станций нарушитель относился к устаревшему типу тихоходных машин, то в воздух не стали поднимать целое звено. Нетрудно было предположить, что именно этого, пожалуй, и добивались неизвестные нарушители. Когда дежурное звено окажется втянутым в преследование тихоходного отвлекающего самолета, которого нельзя не заметить, то, вполне вероятно, и откроется простор для действий сверхзвуковых разведывательных самолетов, которые смогут беспрепятственно фотографировать своей инфрааппаратурой из стратосферы и производить всяческие измерения с помощью электроники. Тут следовало перехитрить потенциального противника.

Берг и Коонен заметили истребитель, когда он пронесся над ними. Незнакомый завывающий гул на мгновение заглушил рокот моторов LQ86. Он словно вдавливал их головы в плечи. Стремительно удалявшаяся реактивная машина медленно покачивала крыльями. Это означало требование следовать за нею. Всего лишь минуту спустя истребитель уже исчез далеко впереди по курсу.

Коонен взглянул на командира, выпучив глаза; вот это скорость! Чутьем старого воздушного волка Берг сразу понял, что незнакомый самолет вернется. Он сам сделал бы именно так. Берг произвел маневр. Резкий вираж тут же изменил курс LQ86 на 120 градусов, к тому же бомбардировщик оказался метров на триста ниже прежнего. Темный силуэт машины в такой близости от скрытой в сумерках земли должен бы остаться незамеченным.

Едва Берг завершил маневр, как истребитель возник вновь. С поразительной точностью — на этот раз пересекающимся курсом — он появился с хвоста LQ86. Скорость его сейчас была не столь бешеной, Коонен и Берг успели разглядеть и странный шарообразный головной убор летчика, и желтую голову ягуара на заостренном носу истребителя.

Ни командир бомбардировщика, ни штурман и ведать не ведали, что летчик перехватчика снизил скорость до минимальной, как не могли они знать и того, что ему не доставляло и малейшей трудности отыскать в ночном небе LQ86, импульс которого виднелся на экране бортового локатора.

Берг вовсе не собирался выполнять приказания и идти на посадку. Сдача в плен никоим образом не входила в его расчеты. В то же время он понимал, что имеет дело со сверхмощным противником. Уже одна эта скорость! Все известные Бергу ночные истребители летали только чуть-чуть быстрее его LQ86. Авиационная промышленность противника успела явно уйти далеко вперед, теперь вся надежда на опыт и хитрость. В следующий заход истребитель уже, пожалуй, может открыть огонь. Наверняка у него имеется как минимум две-три пушки и целая куча пулеметов. Они за десять секунд изрешетят LQ86.

Несколькими отрывистыми жестами Берг объяснил Коонену, что делать. Штурман перелез в башню бортстрелка, там пилот истребителя должен был его лучше разглядеть. Когда «ягуар» снова приблизился, Коонен показал, что они ищут посадочную полосу. Летчик повелительно указал направление аэродрома. Коонен знаками дал понять, что они последуют указанию, и «ягуар» снова пронесся вдаль на следующий заход. Берг с чувством удовлетворения подумал, что развитие авиации все-таки в какой-то степени послужило и ему на пользу. Истребитель противника не мог висеть у него безотрывно на хвосте, машина для этого была слишком скоростной.

Теперь Бергу пригодился весь его долголетний опыт. Когда-то давно, во время войны, он много раз ходил в этих местах на бреющем полете. Операции тогда длились неделями. И до сих пор он безошибочно помнил все до мельчайших деталей окружающей местности. LQ86 перешел тут же на бреющий полет и лег на новый курс. Только бы успеть, только бы противник предоставил ему на это необходимое время.