В результате произошел один взрыв. Провода, ведущие к остальным запалам, были уже перерезаны солдатами особой группы. В результате взрыва была разрушена одна несущая балка и 3,8 метра рельсового пути, взрывом контузило также одного унтер-офицера полка «Бранденбург», который поблизости от места взрыва перерезал провода.

В завязавшейся перестрелке младший лейтенант Осокин был ранен, взят в плен и отправлен с подходом немецких войск в лагерь для военнопленных. Командир диверсионной группы подверг дисциплинарному взысканию фельдфебеля Штайнера, ответственного за обезвреживание зарядов.

После овладения мостами обе группы немедленно связались по радио с частями подходившей 8 танковой дивизии, передав в эфир условный сигнал о захвате мостов. Движение по мостам не задерживали, но не допустили к автодорожному мосту саперов арьергардной дивизии, которым комдив отдал приказ заминировать мост и с приближением противника взорвать его. Капитан со знаками различия войск НКВД заявил, что он получил от штаба армии приказ сохранить мост в целости в соответствии с нуждами готовящегося контрнаступления, котором командир дивизии в известность не поставлен. Когда капитан саперов попытался выяснить положение, связь со штабом дивизии уже прервалась и восстановить ее не удалось. Через мост на северный берег шел непрерывный поток повозок, автомашин и людей. Кроме военных, идущих как группами, так и в одиночку, в тыл уходило и много гражданских лиц, главным образом партийных и советских активистов из северных уездов Литовской ССР, которым удалось спастись от подходивших немецких войск и буржуазно-националистических банд шаулистов.

Над мостами кружили немецкие самолеты-разведчики. Отдельные группы бомбардировщиков и истребителей атаковали движущиеся по шоссе перед мостом и за мостом колонны, с явной целью вызвать панику. Мост не бомбили. На шоссейном мосту время от времени возникали пробки, из-за чего на южном берегу Даугавы осталось множество повозок, а также автомашин, с которыми было трудно перебраться через мост. Подходившие сзади сталкивали оставленные на дороге транспортные средства в кювет.

В 10.30 движение по мосту прекратилось. Бегом прошли с южного берега еще отдельные военные и группа гражданских с узлами и велосипедами. За ними через мост проехал военный грузовик со станковым пулеметом «максим», установленным на крыше кабины. В кузове находилась группа бойцов разных частей, некоторые из них раненые. Переехав мост, машина остановилась, и из кабины вылез лейтенант пограничной службы, который обратился к часовому и спросил начальника караула.

Из убежища вышел капитан в форме войск НКВД. Лейтенант-пограничник обратился к нему:

— Товарищ капитан, наших частей на том берегу больше нет, мы последние. Немецкие танки на подходе. Взрывайте мост!

— Лейтенант; отставить провокационные разговоры, — ответил ему начальник караула — Вы что думаете, наши органы не лучше знают, что делать?

— Так я только что оттуда! Теперь остается ожидать только немцев! — возбужденно крикнул лейтенант.

— Отставить разговоры!

В это время с южного берега Даугавы донесся грохот танков, и в 10.43 на мост беспрепятственно въехал танк головного дозора немцев.

— Продали! — закричал лейтенант-пограничник и схватился за кобуру.

В этот миг стоявший за его спиной часовой нажал на кнопку ножа десантника, пружина выбросила лезвие, и диверсант всадил нож по самую рукоятку лейтенанту в спину.

Увидев гибель своего командира, находившиеся в кузове бойцы открыли беспорядочную стрельбу, на которую диверсанты ответили пулеметным и ружейным огнем. В перестрелке были убиты представлявший часового диверсант и один из раненых в кузове, некоторые получили новые ранения. Шофер завел мотор и рванул с места, спустя десять секунд на этом месте разорвался выпущенный из танка снаряд.

Через полчаса после прохождения передового танкового батальона через мост на северный берег проехал командир немецкого авангарда. Начальник караула со знаками отличия капитана войск НКВД приветствовал полковника на выезде у моста. Полковник остановил свой «хорьх» с открытым верхом, вышел из машины и пожал начальнику караула руку со словами:

— Поздравляю с Железным крестом первой степени, капитан!

К этому времени Даугавпилс, где не было советского воинского гарнизона, уже находился под контролем немецких войск. Местами вспыхивало спорадическое сопротивление разрозненных групп, но оно быстро подавлялось превосходящими силами. Спустя несколько часов на место прибыли подразделения мотопехоты, приступившие к созданию предмостного укрепления.

Едва Ильмар к полночи сомкнул глаза, как его разбудило тихое, но непрекращающееся постукивание за окном. Внезапный испуг заставил его вскочить с дивана и кинуться в угол, где у него с вечера стояла винтовка. Мелькнул еще не осознанный страх: это пришли за ним. За неделю до войны или спустя неделю после начала — какая разница?

Не отвечая и не подавая признаков жизни, он немного выждал. Постукивание повторилось. Оно было таким осторожным, будто человек за окном и сам боялся, что может кого-то разбудить. Ильмар стал шаг за шагом приближаться к окну. Он прижался к стене и вытянул шею, чтобы, оставаясь незамеченным, выглянуть в окно.

Прямо возле окна он увидел одинокую фигуру. Козырек форменной фуражки у мужчины был надвинут на глаза, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он в густых сумерках узнал констебля Уука. Рука, судорожно сжимавшая ружье, ослабла, от души отлегло.

Ильмар прислонил винтовку к стене и тихо открыл створку окна.

— Случилось что-нибудь? — все еще с крайней осторожностью выдохнул он в сереющую ночь.

Уук придвинулся ближе и шепотом спросил:

— У тебя есть бензин?

— А чем керосин хуже? — несколько оторопев от непонятного вопроса, нашелся Ильмар. — Кого поджечь собрался?

— Для машины, — объяснил Уук.

Ильмар помедлил. Наконец признался против желания:

— Самая малость найдется. Но я его для себя берегу. Где у тебя машина-то?

Уук махнул рукой.

— Дело серьезное. Скорей одевайся и выходи, я тебе все объясню.

Через некоторое время они были уже в конюшне. В полуоткрытую дверь было видно далеко за поле, так что никто бы не смог подойти к хутору незаметно ниоткуда, кроме как со стороны леса, в то же время сами они оставались скрытыми от посторонних взглядов. Уук поведал, что у располагавшейся за поселком в Хаавлиском лесу группы таллинских офицеров имеются связи по всей Эстонии. Вчера от лесника они даже связались по телефону со знакомыми военными в Тарту. Вот и узнали, что эстонские части получили приказ выступать из мест своего расположения и двигаться в сторону Изборска и Пскова.

— А что мы можем сделать? — спросил Ильмар, подавляя нервную ночную дрожь. — Уходят так уходят.

Уук придвинулся еще ближе к нему и монотонным шепотом принялся убеждать: нельзя оставаться сторонним наблюдателем. Каждый обязан разъяснять другим обстановку и влиять на ход событий. Сейчас ни один настоящий эстонец не должен уходить из Эстонии, тем более заодно с русскими. Этого просто нельзя допустить. Республике нужны эстонцы и их оружие. Разве мы смогли бы завоевать самостоятельность, если бы у нас еще до большевистской революции не было бы эстонских полков, которые в нужный момент пустили в ход свои силы и свое оружие?

— Сейчас это дело под вопросом, — засомневался Ильмар. — К ним порядком приставили русских и комиссаров. У меня шурин, Яан Орг, тоже офицер, я это знаю.

Но Уука нельзя было переубедить или поколебать. Русские в счет не идут, им надо указать дорогу, и раньше указывали. Пусть убираются за Псков или к черту на кулички, пока целы. Русский, он человек покладистый и понятливый, если ему покрепче сказать. А русских офицеров и комиссаров надо будет вывести из игры, чтобы не мешали. Последние слова Уук сказал с особым ударением, хотя и не стал пояснять.