Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В 9.00 утра И. Саарнак послал свою мать А. Саарнак сообщить исполняющему обязанности председателя волисполкома о самоубийстве своей жены и затребовать необходимую для похорон справку о смерти. А. Саарнак вернулась из волостной управы с вестью, что А. Киккас отказался выдать ей справку о смерти и запретил что-либо трогать на месте происшествия, пообещав вскоре прийти расследовать дело.

Услышав об этом, И. Саарнак направился на хутор Румба, где рассказал тамошнему хозяину Юриааду Купитсу, что в Ванатоа ожидается прибытие волостного начальства, и сделал предложение захватить его. Получив согласие Ю. Купитса, он направился в сарай, где скрывался раненый бывший констебель волости Саарде Эльмар Уук, и рассказал обо всем также ему. Примерно к 12 часам собрался отряд из восьми человек, который организовал засаду вблизи хутора Ванатоа. Когда затем в 13.30 появились парторг Р. Орг и заместитель председателя волисполкома А. Киккас, на них неожиданно напали, отобрали оружие и связали руки.

Хозяин хутора Румба Ю. Купитс громогласно требовал немедленного сведения счетов с обоими задержанными, оскорблял и глумился над арестованными. Однако взявший в свои руки командование бывший полковник У. Мардус с этим не согласился и распорядился увезти пленных в поселок, откуда их в тот же день к вечеру отправили под стражей в уездный штаб Омакайтсе[5].

Спустя два дня X. Саарнак похоронили на кладбище в поселке. При захоронении внимание немногих присутствующих привлекло одно обстоятельство. После того как ближайшие родственники по обычаю бросили на гроб умершей по три горсти земли и могилу начали закрывать, вдовец Ильмар Саарнак столкнул в полузасыпанную могилу большой камень, который был вынут при рытье могилы, и произнес тихо, хотя и вполне отчетливо:

— Чтоб ты отсюда больше не поднялась!

Свидетельство о смерти оформили спустя неделю, когда к работе приступила новая временная волостная управа, назначенная немецкими оккупационными властями. Запись в церковной книге была тоже сделана задним числом со слов вдовца. В свидетельстве причиной смерти было обозначено: самоубийство через повешение.

17

В кустарнике у проселочной дороги Эрвину пришлось пережидать нестерпимо долго. Он надеялся здесь легко перебежать дорогу. Подгоняло инстинктивное стремление уйти подальше от врага. По другую сторону этой полоски земли, развороченной танками, начинался лес, настоящий густой смешанный лес, который, заметая следы, скроет его и выведет к своим. Ведь немцы прорвались только здесь, на шоссе, остальные-то части его дивизии находятся на своих прежних позициях, ему нужно лишь добраться до них, и все уладится само собой.

В голове у Эрвина шумело и гудело, недавняя контузия все еще давала о себе знать. Он напряженно прислушивался, нет ли опасности. Вдали, на шоссе, грохотало не переставая. Немецкий тыл работал вовсю, просто удивительно, как быстро подоспела эта махина. Нарушенный контузией слух выкидывая с Эрвином штуки: грохот моторов то и дело нарастал, и тогда ему мерещилось, что машины повернули в его сторону, и он прятался. Проходило несколько минут, шум утихал… никто не появлялся.

Узкая проселочная дорога оказалась неодолимым препятствием. На этой песчаной полоске земли без малейшего укрытия он станет легкой добычей случайного немца. Эрвин долгое время всматривался в ленту дороги, и ему уже начинало казаться, что она клейкая, как липучка. Что он застрянет на ней и начнет беспомощно попискивать, призывая на помощь счастливую судьбу. Долгий день неторопливо клонился к вечеру, эти смиренные часы, когда мир наполнен летним теплом и мягким светом, обратились для него в кошмарное ожидание ночи. Эрвин всем своим телом ощутил неприятное прикосновение душного воздуха, и вечерний свет вызывал резь в глазах.

Все разом изменилось до неузнаваемости. Только что он колесил с боеприпасами по этим скверным дорогам, заботясь лишь о том, чтобы не сломать рессоры и уберечься от воздушной атаки. Сейчас, спустя всего несколько часов, здесь уже тыл противника, повсюду немцы, так что носа нельзя высунуть. Немцев вдруг оказалось очень много, повсюду трещали их моторы — и никаких измученных пешими переходами колонн.

В душе Эрвина шевельнулось нечто вроде обиды, когда он подумал о своих ребятах. Почему это им все так трудно достается?

Лишь когда сизые сумерки размыли очертания дальних предметов и туман приглушил яркие краски, Эрвин рискнул перейти дорогу. До этого он в течение целого часа напряженно вглядывался в ольшаник, находившийся на той стороне. Там не было ни одной живой души. Кусты стояли понуро, недвижные листья поникли от жары.

Пока Эрвин ждал, он постепенно приходил в себя, гул в голове ослабевал, даже появилось чувство голода. С самого утра у него и крошки во рту не было. Оглядевшись, Эрвин увидел кое-где листочки заячьей капусты, еще незрелую землянику и сунул их в рот. Голода, правда, это не уняло, но слюна смягчила сухую горечь во рту, и от этого стало чуточку легче.

Слева, на шоссе, почти безостановочно ревели моторы, не прекращалось интенсивное движение. Какая огромная моторизованная мощь была у немцев тут сосредоточена. Что могут они ей противопоставить? Вдали, в направлении Порхова, орудийный гул то нарастал, то утихал. Фронт уходил дальше, пулеметной стрельбы Эрвин больше не слышал. Но все-таки было ясно, куда нужно идти, чтобы догнать фронт.

Трижды он собирался выскочить и перемахнуть через дорогу, но всякий раз в последнюю минуту ему слышался приближающийся шум. Один раз по дороге действительно проехал мотоциклист, но дважды ему просто почудилось.

Наконец Эрвин убедился, что никакой опасности нет. Он оторвался от спасительной земли, будто нес на себе многопудовый груз, и ринулся вперед. Каждое мгновение он ожидал окрика или выстрела. Земля гудела под ним, затекшие ноги норовили подвернуться на камнях, но все же он наконец оказался на той стороне! Рухнув в ольшанике ничком, он уткнулся лицом в сухой мох, стараясь отдышаться, над головой в вечерней безветренной тиши еще некоторое время предательски колыхались ветви. Он не испытал страха, просто ему была невыносима мысль, что он за здорово живешь, будто беспомощный зайчишка, может угодить в лапы немцу. Постепенно судорога отпустила: не заметили.

Перескочив дорогу, он получил возможность действовать, и это было гораздо легче. Звуки, доносившиеся с шоссе, указывали верное направление. На всякий случай он вытащил из кобуры пистолет, загнал в патронник патрон, поставил оружие на предохранитель и сунул назад в кобуру, но застегивать ее не стал. В лесу быстро темнело, и всякие неожиданности могли подстерегать его. Эрвин и думать не хотел, что может попасть в плен.

Группу военных он заметил только тогда, когда она была уже совсем близко. Он успел шмыгнуть за густую ель и затаиться. Солдаты направлялись в его сторону. Топот шагов становился все слышнее, вдруг хрустнул сучок. Военные застыли на месте. Эрвин нащупал рукоятку пистолета и потихоньку вытащил оружие из кобуры. В этот миг он уловил приглушенный разговор. Слов он не разобрал, но одно было ясно: речь, во всяком случае, не немецкая. Эрвин осторожно выглянул из-за ели. Шесть или семь человек, некоторые вооружены. Один из них вдруг заметил Эрвина, испуганным движением рванул с плеча винтовку и гаркнул по- эстонски:

— Стой! Кто идет?

С чувством огромного облегчения Эрвин расхохотался.

— Гитлер из-за елочки! — ответил он и напрямик пошел к военным.

Главным в группе оказался старший лейтенант с петлицами артиллериста. Он держался уверенно и этим приятно отличался от растерянных и нервозных своих попутчиков. Вряд ли старший лейтенант в неразберихе боя сбежал от своего подразделения в лес, его часть, видимо, не попала под удар, — но как он все же оказался в лесу? Во всяком случае, в нем чувствовался прирожденный вожак, и звание тут было ни при чем. Сейчас каждый, кого выбили из своего окопа и оторвали от своей части, стремился вновь обрести уверенность.

вернуться

5

Союз самозащиты — фашистская вооруженная организация на оккупированной территории Эстонии.

63
{"b":"585635","o":1}