Лишь временами с улицы доносилось хлопанье дверей, и один раз к амбару приходили сменить часового. Приглушенный гул голосов завершился топотом удаляющихся шагов, и опять все смолкло. Дверь амбара не открывали, никто интереса к задержанным не проявлял, после парторга никого больше не приводили. На ночь вся жизнь должна была замереть.

Волли Лепамярт заворочался в темноте и вновь застонал.

— Даже капли воды взять негде! — бросил Ормиссон.

И снова над арестованными нависла гнетущая тишина.

— Ну и угодили же мы сдуру им в лапы, как кур в ощип! — донесся из темноты удивительно знакомый голос. — Прямо блеять хочется, ну чем не стадо выложенных баранов.

По последнему выражению Рудольф узнал говорившего, на его лице проступила улыбка. Секретарь комсомольской ячейки поселка Хейки Тильк, по должности складской рабочий в кооперативе, любил словесные выкрутасы, его определения всегда отличались необычностью.

— Тильк, а ты как сюда свалился? — полюбопытствовал парторг.

— А это мне хозяин устроил. По доброте душевной, — ответил без тени удивления Тильк, словно только и ожидал вопроса. — Я как раз возился на складе с ящиками, а тут вдруг господин заведующий зовет меня. Приятным эдаким тихим голоском и к тому же вежливо, мол, Тильк, можно тебя на минуточку. Думал, мешок ему какой помешал, боится сам пупок надорвать или халат запачкать, не такой уж он и дюжий, давай, думаю, помогу. Только в лавку вошел, тут же ружья в упор, у него там оказалось полно лесных братьев. Я так и сел. А тут еще этот дубина из Пээтерристи огрел меня сзади чересседельником по зашейку, так что искры из глаз посыпались. Накинулись и давай сулить, что сейчас возьмутся из комсомольца отбивную стряпать. Может, и принялись бы за меня всерьез, только у заведующего магазином Таммаро нервы не те, чуть не в обморок валится, стоит ему палец до крови ссадить, — велел сразу же убрать меня с глаз долой. Вот и привели сюда, в церковный амбар отсиживаться. Ну, уж теперь я вот что скажу: как только выберусь отсюда, тут же помчусь к своему заведующему, рассажу Таммаро губу по-заячьи и еще суну ему под нос зеркало — пусть брякнется в обморок, когда увидит столько кровищи.

— А ну-ка, лучше сообща покумекаем, как отсюда выбраться, пока не поздно, — сказал парторг. — Нет у нас в запасе времени, кто его знает, надолго ли оставят в покое.

— В дверь не получится, на дверях такой замок висит, пудовая гиря, мужику послабее двумя руками поднимать приходится, — заметил Тильк.

Ормиссон долго кашлял и добавил:

— Но и другой дыры здесь нет.

— А крыша? — не отступал Рудольф.

— Как до нее добраться?

— К тому же крепкая, новая дрань, только прошлым летом покрыли, начни ее ломать, треск на весь поселок пойдет, — добавил Тильк. — Не такой уж у них сон беспробудный, чтобы проспать.

— Пол?

— А вот в подпол стоит глянуть, — решил Ормиссон. — В фундаменте должны быть какие-нибудь продушины. Вдруг где найдется такая, что можно пролезть, а?

В темноте на ощупь в одном углу амбара удалось найти ножницы для стрижки овец. Прощупав пальцами пол, определили самую большую щель между досками, где можно было поддеть. Это приходилось делать с расчетом, чтобы и доску понемногу расшатывать, и ножниц не ломать. Работников хватало; кроме стонавшего в углу Лепамярта, остальные все по очереди прилагали руку. Непредвиденное занятие подействовало ободряюще, сразу появились и цель и смысл, охватившее до этого людей равнодушие, порожденное безнадежностью положения, быстро отступало. Это уже само по себе было достижением.

— Главное, чтобы мы до света убрались отсюда, — сказал Хейки Тильк. — А то дело швах, если застрянешь в этом лазе у них на виду, как поросенок под забором.

Понемногу доска все же подалась, но, прежде чем она отошла полностью, им пришлось перетащить на другое место несколько пасторатских бочек и ларей, чтобы освободить длинную половицу. А затем Тильк пролез вниз.

Его так долго не было, что Ормиссон уже предположил:

— Уж не дунул ли он прямым ходом на волю? Пойти взглянуть, что ли?

— Как же это он в одиночку уйдет, — успокоил его Рудольф, хотя и сам слегка встревожился.

За дверью амбара снова послышался разговор.

— Вот будет лихо, если они сейчас заявятся! — вздохнул кто-то в темноте.

Снаружи стукнули носком сапога в дверь.

— Идут! — уже гораздо громче воскликнул тот же голос. — Сволочи проклятые!

— Тише! — приказал парторг и придвинулся к двери, крепко сжимая в руке ножницы. Он решил пустить в ход это единственное орудие и попытаться прорваться любой ценой, как только откроют замок.

Снаружи еще разок стукнули носком сапога, но дверь осталась закрытой.

— Тильк идет! — хрипло выдохнул Ормиссон.

Тильк наполовину вылез из прощелины.

— Излазил все подполье. Три кошачьи продушины, все равно что свиные глазки. Фундамент из бутового камня, будто литой. Может, один шов удастся расковырять, я поскребся там ногтями, немного вроде открошилось. Инструмент нужен.

Рудольф еще мгновение прислушивался к дверям, затем подошел и передал Тильку ножницы.

— Попробуй-ка ими. Когда устанешь, сменим. В какой стороне этот лаз?

— В задней стене, что к реке. Если выбраться, можно бы в камыши дунуть, там до камышей растет такая высокая крапива, ни одна дубина пээтерристиская не увидит!

Он исчез под полом. Через некоторое время от задней стенки амбара донеслось легкое поцарапывание и металлическое позвякивание.

Все по очереди спускались в подпол. Ормиссону удалось вытащить из стенки шестидюймовый гвоздь — из него тоже получился рабочий инструмент. Выскребывание швов подвигалось туго, каменщики в свое время замесили в пасторате крепкий раствор. Да и вообще, кто бы мог поручиться, что им удастся настолько выщербить швы, чтобы сдвинуть камень с места.

На улице светало. Петухи в пасторате громко закукарекали. Им было нечего бояться, гостям, которые сейчас собрались в пасторате, куриный бульон никто варить не собирался. Из поселка им ответили другие петухи, затем стали мычать коровы. Рудольфу показалось, что в округе сегодня было необычайно тихо. Ни грохота телег, ни людского говора. Поселок словно затаил дух в ожидании того, что же будет дальше.

Рудольф как раз вылез из тесноты подпола, он откинулся на полу амбара на спину и тяжело дышал, когда во дворе грянул первый неожиданный выстрел. Вслед за ним сразу поднялся крик, затем по двору с таким топотом пронеслось несколько пар обутых в сапоги ног, будто выпустили скот, вскоре поблизости, а также поодаль грохнули новые выстрелы.

— Ну, пошло! — с мрачным злорадством провозгласил Ормиссон.

Временами стрельба приближалась, затем вновь отдалялась. Так продолжалось примерно с полчаса, вдруг за дверью амбара загромыхали. Голоса были столь громкие, что через дверь можно было разобрать отдельные слова.

— Ключ! — гаркнул грубый голос. — Сейчас же давай ключ! Там красные сидят!

— Ключ в пасторате! — звонко прокричал в ответ другой голос. — Что я тебе, высижу его!

— Разнесу замок пулей! — заорал первый голос.

Грянул выстрел, и дверь содрогнулась от сильного удара.

— Черта с два разнесешь! — злорадно крикнул звонкий голос. — Никакого проку! Думаешь, пуля возьмет железо!

На мгновение воцарилась выжидающая тишина. В сознании каждого запертого в амбаре жила одна лишь мысль: что они там теперь предпримут? Предугадать это было невозможно. Все невольно отпрянули от двери, однако укрыться было негде.

Наконец снова донесся грубый голос:

— Лупанем сквозь дверь! Они там в куче, пуля найдет.

Грохнул выстрел, пуля, щелкнув, пробила дверное полотно и ударилась куда-то в заднюю стенку.

— Ложись! — приказал Рудольф. — По углам!

Людей мигом размело с середины амбара.

Тут же громыхнули новые выстрелы. Теперь стреляли по крайней мере из двух винтовок. Пули с треском пробивали дверь и переднюю стенку, некоторые застревали в бревнах. Они впивались в половые доски и противоположную стену. Рудольф чувствовал, как начала подкатывать тошнота. Значит, это и есть страх? Раньше он никогда не испытывал его. Может, просто не умел представить себе, какой он — страх?