Все остальные тоже выразили желание выйти из этого клуба, но Боб объявил им, что, так как они только накануне опять получили от него по шесть пенсов, то они должны остаться членами клуба еще эту неделю. Так по крайней мере предписывается и законом, сказал он. Некоторые из них предложили ему вернуть эти шесть пенсов, но он объявил, что в таком случае они должны вернуть все пенсы, полученные ими от него в продолжение трех недель. В конце-концов они согласились, с тем, что еще эту неделю будут членами его клуба, и на этом и порешили.

На другой день Сам Джонс и Питер Губбинс изменили свое решение. Сам нашел несколько шиллингов, которые спрятала от него жена в своем воскресном чепчике, а Питер Губбинс открыл копилку своего сына, чтобы посмотреть, много ли там денег. Они пришли в пивную, чтобы уплатить Бобу по восемнадцать пенсов каждый, но не нашли его там; когда же они отправились к нему на дом, жена его объявила, что он уехал в Викгам и не вернется раньше субботы. Так что им ничего больше не оставалось, как пропить свои деньги, что они и сделали.

Происходило это все во вторник, и до пятницы, когда опять была назначена охота, все шло хорошо. Но фазанов становилось уже мало, а охотники во что бы то ни стало хотели подстрелить всех птиц. Несколько раз сторожа предупреждали их, что следует стрелять осторожнее, так как кругом — люди, но они не слушались их и на опушке леса подстрелили таким образом Сама Джонса и Питера Губбинса. Сама в ногу, а Питера в руку.

Поднялся невыразимый шум и гам, каждый уверял, что виноват не он; а мистер Сеттон был так расстроен, что не мог стоять на месте от досады. Бедные Сам и Питер были отнесены домой, причем они так громко выражали свои страдания, что мистер Сеттон не слышал собственных слов, которыми он отчитывал своих друзей.

— Мне кажется, кругом слышны только крики раненых, — сказал он со злостью.

— Да, вон там лежит еще один подстреленный, — сказал ему кто-то из сторожей.

Сам Джонс и Питер Губбинс на минуту перестали стонать, и все ясно расслышали страшные крики. Оказалось, что недалеко в поле бедный Вальтер Белль лежал распростертый на земле и стонал во весь голос.

— В чем дело? — крикнул ему мистер Сеттон.

— Меня кто-то подстрелил сзади, — ответил Вальтер, — я только что нагнулся, чтобы завязать свой башмак — и вдруг кто-то выстрелил мне в спину.

— Но ведь с той стороны никого не было? — заметил мистер Сеттон, обращаясь к сторожам.

— Охотники разбрелись по всем направлениям, сударь. Я слышал еще один выстрел минуты две спустя после того, как были подстрелены эти оба человека.

— Я уверен, что он сам это сделал нарочно, — закричал мистер Сеттон в бешенстве.

— Как же он мог стрелять в себя сзади, сударь? — заметил сторож, почесывая в затылке.

Вальтера тоже отнесли на носилках домой и доктор Грин провел весь остаток дня в том, что ходил от одного больного к другому, вынимал дробь в уговаривал их лежать спокойно. Ему пришлось перевязывать Сама Джонса уже поздно вечером, причем м-с Джонс одной рукой держала свечу, а другой вытирала слезы. Дважды уже доктор прикрикнул на нее и велел ей держать свечу попрямее, как вдруг больной заметил, что вся постель занялась. Доктор говорил впоследствии, что Сам держал себя молодцом. Он сам вскочил с постели и помогал тушить огонь, а затем уселся на лестнице со сломанной ножкой стула в требовал, чтобы ему привели жену.

Конечно, эти три несчастных случая вызвали целую бурю в Клейбери. Все охотники уверяли, что никто из них ни в чем не виновен, а мистер Сеттон чуть с ума не сошел от злости. Он говорил им, что они сделали его посмешищем во всей округе и что всем им можно давать стрелять только холостыми зарядами. Из-за этого возникли такие крупные разговоры, что в тот же вечер двое из его друзей уехали обратно в Лондон.

Конечно, в пивной "Цветная капуста" тоже немало было толков по этому случаю, и все говорили о том, какой счастливец этот Боб Притти: ведь четверо из его клуба проиграли ему пари!

Как я уже говорил, Боб уезжал и вернулся только на следующий день, в субботу, но зато, как только он появился в пивной, там началась страшная перебранка, дошедшая чуть ли не до драки.

Начал Генри Валькер:

— По всей вероятности ты слышал уже наши новости? — проговорил он многозначительно глядя на Боба Притти.

— Да, слышал. Сердце мое обливалось кровью при мысли об этих несчастных. Ведь я же говорил вам, какие это охотники, но никто из вас не хотел мне верить. Теперь вы сами видите, что я был прав.

— Странно только то, — продолжил Генри Валькер, оглядываясь кругом, — что все подстреленные принадлежали именно и твоему клубу, Боб.

— Это уже мое счастье, Генри, — отвечал ему Боб, — я всегда был счастливым с детства, насколько я помню.

— Неужели ты воображаешь, что так и получишь половину всех денег, которые им дадут? — спросил Генри.

— Не говори о деньгах, пока они еще так страдают, эти несчастные, — заметил Боб, — я удивляюсь твоему бессердечию, Генри.

— Ты не получишь ни одного пенса от них, Боб, и кроме того ты вернешь мне еще пять фунтов, которые я тебе дал.

— Какие глупости, Генри, — заметил Боб, ласково улыбаясь ему.

— Я получу назад свои пять фунтов, — продолжал Генри, — и ты знаешь почему, Боб. Я теперь знаю, с какой целью ты устроил этот клуб, и удивляюсь тому, какими дураками мы все были.

— Говори про себя, Генри, — заметил Джон Биггс, которому показалось, что Генри смотрит на него, говоря это.

— Я все хорошенько обдумал и теперь для меня все ясно, как на ладони. Боб Притти скрывался в лесу и оттуда подстрелил всех нас.

Одну минуту в пивной воцарилось такое молчание, что слышно было бы падение булавки, потом поднялся такой гам и шум, что нельзя было разобрать ни слова. Все кричали и шумели, как могли, и только один Боб Притти оставался спокоен и молчалив, как и раньше.

— Бедный Генри, — сказал он наконец, — он по-видимому сошел с ума. Ведь я же, отсутствовал все время. Пол-дюжины людей могут подтвердить, что я находился в Витгаме как раз в то время, когда произошло это несчастье.

— Такие люди, как ты, готовы свидетельствовать что угодно за кружку пива, — кричал Генри, — но я не намерен терять время в разговорах с тобой, Боб, я пойду прямо к мистеру Сеттону.

— На твоем месте я бы этого не делал, Генри, — заметил Боб.

— Вот как, а я сделаю! — ответил Генри.

— Я так и думал, что ты сошел с ума, Генри, — сказал Боб, выпивая пиво, которое кто-то по ошибке оставил на столе, — а теперь я вполне убедился в этом. Ведь если ты расскажешь мистеру Сеттону, что это не его друзья подстрелили этих несчастных, он ничего им не даст. Или ты думаешь, что он все же заплатить им за увечье?

Генри Валькер, гордо стоявший как раз против Боба, сразу в изнеможении опустился на скамью.

— Кроме того он может потребовать и от тебя свои десять фунтов обратно, Генри, — заметил еще мягче Боб Притти. — А так как ты был настолько добр, что половину отдал мне, а остальную пропил, то неизвестно, чем ты ему заплатишь. Прежде надо подумать, а потом уже говорить, Генри, помни это.

Генри Валькер опять вскочил на ноги, но не мог придумать, что бы ему ответить на этот вызов, и только потрясал кулаком, называя Боба Притти мошенником и убийцей.

— Ты теперь вне себя, Генри. Когда ты снова придешь в себя, тебе будет жаль, что ты так обругал ни в чем неповинного человека, отягощенного больной женой и многочисленным семейством. Но если ты примешь мой совет, я бы советовал тебе больше ничего не говорить о твоих глупых догадках, если ты хочешь, чтобы эти несчастные получили что-нибудь. И лучше хранить молчание обо всем этом, чтобы слухи о нашем клубе не дошли бы до мистера Сеттона или его сторожей.

Этого требовало простое благоразумие конечно; но, как заметил Джон Биггс, ужасно было знать, что этот негодяй Боб Притти выйдет опять сухим из воды и кроме того еще сохранит за собою пятифунтовый билет Генри.