Он взял со стойки коробок со спичками и, запалив окурок сигары, некоторое время молча смотрел на мистера Кетчмэйда, потом сокрушенно покачал головой и заковылял в спальню. Мистер Кетчмэйд остался в зале и еще добрый час ломал себе голову над тем, как ему выпутаться из безвыходного положения, в которое он попал благодаря своей изобретательности.

Он лег спать, не разрешив задачи, и утро также не принесло ему облегчения. Мистер Виггет, по-видимому, совсем забыл о неприятностях, имевших место накануне, и с таким упорством отводил всякие намеки, что даже у слона лопнуло бы терпенье. Он рассказал еще несколько свежих анекдотов о себе и о Сэме Джонсе, — анекдотов, которые мистер Кетчмэйд вынужден был проглотить, рискуя поперхнуться.

Прошла неделя, а мистер Виггет все еще украшал «Шхуну» своим милостивым присутствием. Хозяин худел со дня на день и уже серьезно подумывал о том, чтобы вывести все на чистоту. Мистер Виггет ревниво наблюдал за ним, и с проницательностью, которая развивается с годами у бродяги, всю жизнь занимающегося изучением человеческой природы, он понял, что загостился. Наконец, в один прекрасный день мистер Кетчмэйд попробовал разрубить узел.

— Сегодня вечером я скажу ребятам, что я сыграл с ними шутку, — заявил он с мрачной решительностью. — А потом я возьму вас за шиворот и вышвырнул за дверь.

Мистер Виггет вздохнул и покачал головой.

— Это будет для вас ужасно неприятно, — сказал он вкрадчиво. — Лучше приплатите мне за труды, и я сегодня вечером скажу им, что уезжаю в Новую Зеландию к моей племяннице, и что вы взяли мне билет на собственный счет. Мне надоело рассказывать враки, но ради вас я готов это сделать за два фунта.

— Пять шиллингов, — рявкнул мистер Кетчмэйд.

Мистер Виггет ласково улыбнулся и покачал головой. Мистер Кетчмэйд поднял цену до десяти шиллингов, до фунта, и, в конце концов, после нескольких замечаний, утвердивших мистера Виггета в его убеждении, что брань на вороту не виснет, он бросился к прилавку и выложил деньги.

Весть об отъезде Виггета, сообщенная трактирщиком первому же посетителю, тотчас облетела всю деревню, и вечером в трактир привалила целая толпа прощаться с эмигрантом.

Хозяин с удовольствием заметил, что дело на мази. Многие джентльмены угощали мистера Виггета, и тот, в свою очередь, запустил руку в свой собственный карман и заказал по стаканчику всей честной компании. Мистер Кетчмэйд с некоторой заминкой выполнил заказ, и тогда мистер Виггет с видом щедрого благодетеля извлек из кармана «счастливую» полушку, которая некогда принадлежала Сэму Джонсу и настоял на том, чтобы хозяин принял этот неоценимый дар.

— Последнюю ночку гуляю я с вами, товарищи, — сказал он угрюмо, позволив выпить за свое здоровье. — Много я видал портов и во всяких побывал кабаках, но никогда в жизни не встречал я таких теплых и добрых ребят, как вы.

— Слушайте, слушайте! — закричал мистер Кларк.

Мистер Виггет приумолк, приложившись к стаканчику, чтобы скрыть свое волнение, а потом продолжал:

— Весь остаток моей жизни, когда, странствуя одиноко, я, жалкий калека, буду вымаливать у прохожих горький хлеб подаяния, — заговорил он со слезами в голосе, — я буду вспоминать это счастливое прибежище и эти дружеские лица. Терзаемый муками голода, гонимый безжалостной полицией, я буду видеть вас перед собой, как вижу вас теперь, в последний раз.

Среди всеобщего смущения раздался голос мистера Смита, выразивший то, что было у всех на уме:

— Но, ведь, вы едете к вашей племяннице, в Новую Зеландию?

Мистер Виггет покачал головой и улыбнулся грустной и кроткой улыбкой.

— У меня нет племянницы, — сказал он просто, — я один одинешенек на свете.

При этих трогательных словах все присутствующие опустили стаканы и в изумлении уставились на мистера Кетчмэйда, меж тем как этот джентльмен, в свою очередь, вытаращил глаза на мистера Виггета с таким видом, точно вдруг заметил у него рога и хвост.

— Кетчмэйд сам заявил мне, что на свой счет купил вам билет в Новую Зеландию, — сказал башмачник. — Он уверял, что уговаривал вас остаться, но вы, будто бы, ответили, что кровь сильнее дружбы, даже самой крепкой.

— Все это ложь, — грустно вымолвил мистер Виггет. — Я бы остался с удовольствием, заикнись он хоть единым словом. Я бы и теперь остался, если-бы он пожелал.

Мистер Виггет помолчал немного, как бы давая время своей ошеломленной жертве принять это предложение, и затем опять обратился к возмущенному мистеру Кларку:

— Ему не нравится, чтоб я тут жил, — сказал он вполголоса. — Верно, тот жалкий кусок, что я съедаю, стоит ему поперек горла. Он попросил меня удалиться, а чтобы представить все в благовидном свете, выдумал, будто я уезжаю в Новую Зеландию. Я был так расстроен, что даже не захотел спорить. Я ни к кому не хотел питать злобы. Но сейчас, глядя вокруг на ваши честные лица, я не могу уйти с ложью на губах… Сол Кетчмэйд, старый товарищ по морю, прощай!

Он обернулся к онемевшему хозяину, сделал движение, как будто желая пожать ему руку, потом передумал и с движением руки, полным сдержанного достоинства, удалился. Его деревяшка с патетической настойчивостью проковыляла по кирпичному полу коридора, задержалась у дверей и затем застучала по утрамбованной дороге, пока стук не замер вдали.

А в «Шхуне» башмачник знаменательным тоном заказал себе лимонаду.

The Resurrection of Mr. Wiggett (1901)

Перевод Р. Райт, Н. Вольпин

Старик сидел у камина распивочной трактира под вывеской "Цветная капуста"; распухшие, узловатые руки с любовью сжимали теплый чубук длинной трубки, а старческие глаза следили с почти юношеским нетерпением за кружкой пива, медленно разогревавшейся на очаге.

Он только-что сообщил непрошеные статистические сведения другому посетителю трактира, сидевшему по ту сторону камина. Голова его была набита рождениями, браками и смертями клэйберийских жителей с целью быть интересным собеседником. Он проследил от колыбели до алтаря и от алтаря до могилы за судьбой самых неинтересных людей.

— Нет, здесь не увидишь много холостых, — сказал он в ответ на какой-то вопрос. — Клэйбери[5] был всегда брачным местом, не потому, чтобы женщины были здесь красивее, а потому, что они более предприимчивы, чем в других местах.

Он нагнулся, взял кружку пива и выпил его с наслаждением. Укрепляющий напиток согрел ему кровь и глаза его заблестели.

— Я похоронил двух жен, — произнес он задумчиво, — но как я ни стар, однако же должен быть на-стороже. Тут немало женщин, которые были бы не прочь променять свое имя на мое. Клэйбери приобрел репутацию брачного места, но здешние женщины не могут равнодушно видеть даже вдовца.

По временам и у нас появлялись юноши, говорившие, что они никогда не женятся. Джем Берн, например, которого месяц назад снесли на кладбище четверо из его внуков. Еще Вальтер Бри, имевший обыкновение утверждать, что мужчина, позволивший себя женить, не обладает здравым рассудком, а между тем он просидел три года в тюрьме за двоеженство.

Но все-таки и здесь нашелся мужчина, которого, как ни старались клэйберийские женщины, не могли женить на себе. Это был безобразный человечек с рыжими волосами и лисьей физиономией. Его прозвали Лисик Грин и он много лет счастливо прожил холостым.

Однако же он был вовсе не из тех, кто избегает общества женщин, и это обстоятельство тем более раздражало их. Он брал их с собой на прогулку, катал в своей повозке, но ни одна из них, даже вдовы, не могла завладеть им. Он имел обыкновение говорить, что слишком любит их всех, чтобы связать себя с одной, и просиживал ночи в "Цветной капусте" и чуть ли не с ума сводил мужчин, отягченных большими семьями, высчитывая, сколько их дети ежегодно снашивают пинт пива в виде сапог.