— Оставьте его, — сказала миссис Клевз, ухаживая за своею подругой. — Разве вы не видите, как он расстроен оттого, что напугал ее? Она приходит в себя, мистер Бодфиш, не огорчайтесь.

— Прекрасно, — произнес фермер, которому тяжело было выдержать взгляд оскорбленного родственника. — Я уйду, чтобы не мешать ему объяснить миссис Драйвер, почему он спрятался в ее кладовой. Мне кажется, это не совсем приличным.

— Ах вы, глупый человек, — весело произнесла миссис Клевз, собравшаяся тоже уходить. — Это не нуждается в объяснении. А теперь, мистер Бодфиш, мы оставляем вас. Надеюсь, что вы воспользуетесь удобным случаем и не будете слишком застенчивы.

Она в возбужденном состоянии духа шла по дороге рядом с фермером и, распростившись с ним на углу, побежала распространять новость. Что же касается мистера Неггета, то он степенно пошел домой и, едва выслушав рассказ жены о том, что она нашла брошку между ящиками комода и его стенкой, отправился провести вечер вместе с приятелем и этот вечер тянулся целую ночь.

Cupboard Love (1902)

— Любовь? — сказал ночной сторож, рассеянно смотревший с берега, как один шкипер старался достать багром другого на проходившей мимо него барже. — Не говорите мне о любви, достаточно я пострадал из-за нее. Должны были бы существовать общества трезвости против любви, как они существуют против пьянства, и члены этого общества должны были бы также носить ленточки, но конечно не привлекательного вида. Я видел столько же бед, причиненных любовью, сколько и пьянством, и курьезно то, что одно часто ведет к другому. Любовь, после того как она пройдет, часто ведет к пьянству, а пьянство часто ведет к любви, и человек, прежде чем успеет отрезвиться от нее, связывает себя на всю жизнь.

Моряки чаще всего поддаются ей; они так мало видят женщин, что естественно составляют себе высокое мнение о них. Чтобы увидеть их обратную сторону, надо стать ночным сторожем, который находится целый день дома. Если бы люди начинали свою жизнь с должности ночных сторожей, то было бы вдвое меньше влюбленных мужчин.

Я помню одного милейшего парня. Он всегда носил при себе портрет своей возлюбленной, и один только этот портрет подбодрял его в течение четырнадцати лет, проведенных им на пустынном острове, на который он попал после кораблекрушения. Наконец, его нашли и привезли домой, где она все еще ожидала его и не вышла ни за кого замуж. И вот, мало того что он провел четырнадцать лет на пустынном острове, ему пришлось просидеть еще десять лет в тюрьме: она так подурнела, что он ее застрелил.

Еще был Джинжер Дик, рыжеволосый парень, о котором мне уже приходилось рассказывать вам[6]. Однажды, когда он жил вместе со старым Самом Смолем и Питером Руссетом в Уаппинге, он влюбился и наделал этим страшную кутерьму.

Они только что вернулись из плавания и находились всего только одну неделю на берегу, когда оба товарища Джинжера заметили в нем перемену к худшему. Он был очень уж смирен и тих и потерял влечение к пиву. Он ничего не ел и только рассеянно ковырял в тарелке и, вместо того чтобы выходить по вечерам с Питером и Самом, уходил из дому один.

— Это любовь, — сказал Питер Руссет, качая головой, — и пока он не вылечится от нее, ему будет все хуже.

— Кто девушка? — спросил старый Сам.

Питер не знал, и ночью, когда они вернулись домой, он спросил у Джинжера. Последний сидел на постели со взором, устремленным вдаль, обняв колени, и ничего не отвечал.

— Кто на этот раз дурачит тебя, Джинжер? — спросил старый Сам.

— Занимайся своими делами, а меня оставь в покое, — ответил Джинжер, как бы внезапно пробудившись ото сна и приняв очень свирепый вид.

— He из-за чего обижаться, товарищ, — сказал Сам, подмигивая Питеру. — Я спросил только на тот случай, чтобы помочь тебе, если смогу.

— Ну, так ты можешь мне помочь тем, что не доведешь до ее сведения, что ты мне товарищ, — очень зло возразил Джинжер.

Сначала старый Сам не понял этих слов; когда же Питер объяснил, то он хотел его поколотить за то, что он, Питер, пробует исказить слова Джинжера.

— Она не любит жирных стариков, — сказал Джинжер.

— А! — воскликнул старый Сам, не придумавший что ему отвечать. — А! Разве? А! А! В самом деле!

Он разделся, лег в постель рядом с Питером и целый час не давал ему спать, громко рассказывая о всех девушках, за которыми он в своей жизни ухаживал, и в особенности об одной девушке, которая падала в обморок всякий раз, как видела рыжего мужчину или обезьяну.

На следующий день Питер Руссет все разузнал и сообщил Саму, что предмет Джинжера — черноволосая и черноглазая конторщица в таверне "Веселые Лоцманы" и что она вовсе не желает и разговаривать с Джинжером.

Когда они в эту ночь ложились спать, то Питер снова заговорил с Джинжером о его любви и, к своему удивлению, увидел, что на этот раз Джинжер вполне вежлив. Когда Питер сказал ему, что готов сделать для него все, что будет в его силах, то Джинжер был очень тронут.

— Я не могу ни есть, ни пить, — сказал он самым печальным тоном: — я не сплю, а целую ночь лежу и думаю о ней. Она так не похожа на других девушек; она… Когда я тебя тресну, Сам Смоль, то будешь ты меня знать. Можешь производить эти дурацкие звуки перед теми, кому они нравятся.

— Это от кусочка яичной скорлупы, попавшей мне в горло сегодня за завтраком, Джинжер, — возразил Сам. — Мне хотелось бы знать, думает ли и она о тебе всю ночь, лежа без сна.

— Я в этом уверен, — сказал Питер Руссет, слегка толкнув Сама в бок.

— He унывай, Джинжер! — воскликнул Сам. — Я знавал девушек, у которых были самые необыкновенные вкусы.

— He обращай на него внимания, — сказал Питер, удерживая Джинжера. — Как идут твои дела с нею?

Джинжер застонал и, спустив ноги с постели, устремил глаза в пол, a Сам отправился на свою постель, которая так тряслась, что Джинжер пригрозил сломать ему шею.

— Я не виноват, что кровать трясется, — возразил Сам, — не я ее сделал. Если любовь превращает тебя, Джинжер, в такого неприятного человека для твоих друзей, то тебе лучше бы поселиться одному.

— Я, Джинжер, слышал кое-что о ней сегодня, — сказал Питер Руссет. — На набережной Буль я встретил парня, которого знавал раньше, и он мне сказал, что она водила компанию с неким Билем Луммом, кулачным бойцом, и что с тех пор как его бросила, она не хочет ни на кого больше смотреть.

— Разве она уж так любила его? — спросил Джинжер.

— He знаю, — ответил Питер, — но парень сказал мне, что она несогласна ни с кем выходить гулять, кроме как с другим каким-нибудь кулачным бойцом. Полагаю, что гордость не позволяет ей этого.

— Так это прекрасно, Джинжер, — заметил Сам, — тебе только остается сделаться кулачным бойцом.

— Если я еще услышу твои глупости… — воскликнул Джинжер, подскочив на постели.

— Вот это справедливо, — сказал Сам. — Хватай за горло каждого, кто будет стараться сделать тебе добро. Как это на тебя похоже, Джинжер. Что мешает тебе сказать ей, что ты кулачный боец из Австралии или тому подобное? Она никогда не узнает, что это неправда.

Сам встал с постели и поднял руки, так как Джинжер направился к нему; но когда оказалось, что он хотел только пожать Саму руку, то Сам похлопал его по спине и улыбнулся.

— Попробую. — сказал Джинжер. — Я готов произнести какую угодно ложь ради нее. Ах, Сам! ты не знаешь, что значит любовь.

— И я ее знавал, — возразил Сам и, усевшись снова на постель, принялся рассказывать своим товарищам о всех любовных приключениях, какие мог припомнить, пока Питер Руссет, утомившись наконец слушать, не сказал, что, смотря на него теперь, трудно поверить, что он был так опасен для девушек и что его теперешнее лицо служит ему в осуждение.