Утром третьего дня в толпе, собравшейся на равнине перед королевским замком, царили напряжение и возбуждение. Мы с Оуэном спрятались в задних рядах, частично из-за того, что наша одежда не соответствовала случаю, а еще мы не хотели привлекать внимание, поскольку было понятно, что в нас видели соглядатаев. Вожди и чемпионы, а также их сторонники собрались в группы. Все нарядились в свои лучшие одежды, в основном изумрудно-зеленого, красновато-бронзового и бело-золотого цветов с голубыми, белыми и ярко-красными вставками. С платформы, где восседали король и королева, хотя и вместе, но каждый сам по себе, можно было видеть весь этот буйный водоворот красок.

Метод подсчета был прост. Вначале вызывали предводителей. Каждый из них, не глядя по сторонам, выходил вперед, делал паузу, достаточную, чтобы окружающие — и мужчины, и женщины — как следует восхитились его доспехами, оружием, плащом и выправкой, а затем четко сообщал свою вассальную принадлежность, за которой оглашал перечень имущества.

На платформе за спиной у правителей стояли люди, внимательно слушавшие все, что говорилось. Я попытался найти нашего близорукого приятеля и обнаружил его храпящим позади кучи седел и упряжи. Несмотря на дружеский характер моих расспросов, он на этот раз оказался не таким словоохотливым, как в прошлый вечер, но мне все же удалось уговорить его взобраться на седла и сообщить мне, что же происходит. Наша беседа выглядела примерно следующим образом.

— О! Прекрати, ты делаешь мне больно.

— Извини, я просто пытаюсь тебя поддержать. Так лучше?

— О! Отпусти меня.

— Не дури. Я отпущу тебя, когда ты скажешь мне, чем занимаются люди, стоящие позади Мейв и Эйлилла. А если ты будешь так дергаться, я могу случайно сломать тебе руку.

— Хорошо, хорошо, не стоит быть таким… ай! недружелюбным.

— Кто они такие?

— Они выслушивают предводителя и сверяют перечисленное им, с тем, что записали информаторы. Если они сообщат своему патрону, что указанное количество чего-либо преувеличено, то, безусловно, заслужат благодарность. Такой способ позволяет обеспечить высокую точность подсчета.

— Спасибо, — сказал я, отпуская его руку, но не позволяя ему уйти. — Почему бы тебе ни провести со мной остаток дня? Возможно, ты сможешь мне еще что-нибудь объяснить.

Он застонал, потирая руку со страдальческим выражением своей морщинистой физиономии, и посмотрел на меня с подозрением.

— Только если ты пообещаешь больше не делать мне больно.

— Клянусь.

Какое-то время он неуверенно смотрел на меня, но затем принял правильно решение.

— А как насчет выпивки?

Предводители выходили один за другим с волочащимися по пыли ножнами мечей и оглашали свои списки. За этим следовала пауза, а потом их просили отойти в сторону, чтобы освободить место другим, что предводители делали с большой неохотой. Затем вызывали людей из прочих слоев общества Коннота. Жрецы вели официальный счет, а неофициальные расчеты делали все, кому не лень. Вокруг заключалось множество пари, и, разумеется, никто не хотел пропустить объявление окончательного результата.

Все эти мероприятия заняли целый день. Следовало тщательно все подсчитать. Мечи, копья, скот, земли, рабы, драгоценности, дорогая одежда — все это описывалось и учитывалось.

К вечеру большинство собравшихся расположились прямо на земле, подкрепляясь и выпивая. Мы расчетами не занимались, но примерное равенство было очевидным. Жрецы учитывали как количество добра, так и его качество. Оказалось, что, хотя у Эйлилла больше земель, у Мейв они более плодородные. У Мейв оказалось больше скота, но у Эйлилла он был более породистым. Невероятно длительный процесс подсчета злил Мейв, хотя она и старалась этого не показывать. Стало очевидным, что маска, которую она носила предыдущие два дня, начала ее раздражать. Мейв не была способна слишком хорошо скрывать свое нетерпение. Она еще могла заставить себя быть вежливой с теми, кого считала дураками, — из политических соображений, но ждать она просто не умела.

Люди вокруг нас делали замечания в отношении мрачного выражения лица Эйлилла, качали головами и озабоченно шептали, что из этого ничего хорошего не выйдет. Мы с Оуэном постоянно обменивались взглядами. Дело начинало принимать чрезвычайно интересный оборот.

В конце концов главный жрец встал и вскинул руки вверх, требуя внимания.

— Все вы видите, как могущественно и богато королевство. Слава Мейв и Эйлилла выставлена здесь на всеобщее обозрение.

Он помолчал. Все радостно загалдели, но шум голосов быстро стих. Эйлилл выглядел угрюмым, а Мейв покраснела. Жрец глубоко вздохнул, и вслед за ним вздох разнесся по толпе.

— Мы долго совещались с королем и королевой, и наш совет состоял в том, чтобы разрешить их… (жрец явно тщательно подбирал слова) их разногласия, без того чтобы доводить все до крайности, когда один должен выиграть, а другой проиграть. Однако они выразили твердое намерение завершить дело именно таким образом.

Лицо Эйлилла вытянулось, так что можно было предположить, что он надеялся на мирное завершение этой истории, хотя бы даже и на последней стадии.

— Поэтому мы объявим победителя вопреки нашему желанию этого не делать, — продолжал жрец.

Среди внимательно слушающей толпы пронесся ропот. Жрец ступил на опасную дорожку. В глазах Мейв сверкали молнии. Я шепотом спросил у Оуэна, какова ожидаемая продолжительность жизни жреца при дворе Мейв. Оуэн не уловил иронии в моем вопросе и сообщил, что жрец не пострадает, но королева терпеть не может критики, поэтому, даже высказываясь столь осторожно, жрец все же рискует. Затем до него дошло, что я шучу, и он швырнул в меня чашу. Все зашипели на нас, призывая к спокойствию. Жрец замолчал. Он наслаждался всеобщим вниманием, вероятно догадываясь, что оно будет единственным удовлетворением, которое он получит за свои сегодняшние труды. Мы понимали, в чем его проблема. Он знал, что любое его суждение не понравится половине толпы, но, поскольку это было неизбежным, решил, по крайней мере, максимально подчеркнуть важность своей персоны, поэтому тянул паузу, как только мог. Всеобщее молчание подтолкнуло Мейв к действию. Она вскочила и крикнула жрецу, чтобы тот поторопился, причем ее голос дрожал от напряжения. Жрец кивнул и простер руки над толпой. Воцарилась полная тишина, нарушаемая только отдаленным криком ворона.

— После надлежащих вычислений мы пришли к выводу, что Мейв и Эйлилл равны во всем их имуществе за одним исключением.

Мейв наклонилась в его сторону, как хищная птица, высматривающая со скалы кролика. Жрец взглянул на нее, нервно сглотнул и продолжил высоким голосом, доносимым ветром до каждой точки естественного амфитеатра, раскинувшегося перед замком.

— Белорогий бык Финбеннах — это единственное животное, или же единица расчета, которая рознит по величине имущество Мейв и Эйлилла. Во всех прочих отношениях они полностью равны. Так мы решили и надеемся, что дело на этом закончено.

Снова наступила тишина, в которой ощущалось назревание очередного скандала.

— Что это за Финбен… что за зверь такой, во имя Аида? — спросил я у Оуэна, почти выкрикивая слова, чтобы он мог меня услышать из-за шума дискуссии, начавшейся среди присутствующих.

Оуэн помрачнел.

— Финбеннах — это бык, который должен был принадлежать Мейв. Хуже того, он родился от одной из коров Мейв, но отказался жить в стаде королевы. При первом же появлении Мейв после его рождения он попытался ее атаковать, а затем проломил ограду и присоединился к коровам Эйлилла, сопротивляясь любым попыткам вернуть его обратно. Пастухи говорили, что причиной такого необычного поведения является то, что он не желает принадлежать женщине.

— Представляю, как это обрадовало Мейв, — с едким сарказмом произнес я.

Оуэн только кивнул.

— Как бы то ни было, сейчас это настоящая громадина и самый ценный производитель. Когда они последний раз пытались вернуть его в родное стадо, он потоптал и поранил рогами несколько скотников. Мейв заявила, что он не стоит таких жертв, и отдала его Эйлиллу.