Я сердито посмотрела на него сквозь облако пыли, стараясь не моргать и не чихать, ожидая, когда пыль рассеется. Я видела, Что он неподвижно стоит в колеснице. Хотя вместе с ним был его колесничий, мне казалось, что он там один. Он был смуглым, худощавым, совсем еще мальчик. Лошади его были великолепны. Одна — изящная серая, вторая — черная, как сердце фомора[5]. Они вскидывали над нами прямоугольные головы, похожие на огамические камни, а ноздри их раздувались, как рты огромных рыб. Их потные бока, исходя под упряжью паром, блестели, как мокрые скалы. Это были воистину королевские лошади.

Лошади героя.

Наконец пыль улеглась, и его глаза встретились с моими. Я встала и выпрямилась во весь рост. Нежная зеленая ткань моего любимого платья с тонкой золотой нитью по краю и глубоким вырезом зашуршала, касаясь моего тела. За его спиной ярко светило утреннее солнце, и его лучи падали прямо на мое лицо. Я удержалась от искушения тряхнуть головой, чтобы свет отразился в рассыпанных по плечам волосах. Он явился ко мне без приглашения, так пусть видит меня такой, какая я на самом деле.

Мне всегда нравились мужские глаза. Это самое привлекательное в мужчине, ибо лишь глаза не способны тебе солгать. Иногда его глаза скользят по твоему телу, словно их иссушила жажда, и ты — единственный источник на сотни миль вокруг. Иногда они гонят тебя от себя, словно ты выше или ниже их, или они не хотят тратить на тебя время, или ты не в их вкусе. Иногда они смотрят на тебя с легкой улыбкой любви, предназначенной для другой, а порой следят за тобой, изучая каждую твою черточку, словно ты — единственное, на что стоит смотреть в Ирландии. Я только загляну в глаза мужчины, и сразу узнаю, кто он.

Но с ним было иначе. У него были серебряные глаза — яркие огоньки на смуглом лице, но они не сказали мне ничего. Я не смогла прочитать в них хоть что-нибудь, что рассказало бы мне о нем.

Он смотрел на меня так, словно… даже не знаю, как. Я часто спрашиваю себя, что он увидел перед собой. Его взгляд был… может быть, он говорил о том, что уже знал герой. Словно он произнес, медленно кивая: «Так значит, это ты». Не так, как если бы он долго искал меня, но будто я на минуту вышла из комнаты, а он терпеливо ждал моего возвращения, чтобы можно было отправляться в путь. Так, словно между нами уже что-то произошло, словно мы уже были давным-давно знакомы, хотя мы только что встретились.

Да, мы видели друг друга впервые. Мне не нравится, когда меня воспринимают, как нечто само собой разумеющееся. Мне доводилось видеть, как более сильные мужчины, чем он, останавливали своих коней на всем скаку перед стенами моего замка, нарушая тишину прекрасного утра, проведенного мною за вышиванием. Один даже проскакал мимо, когда пара его лошадей, не обращая внимания на крики хозяина, врезалась прямо в стену, в результате чего он целый месяц гостил у нас в замке, пока мы ждали, когда он очнется. Этот маленький смуглый юноша не был для меня кем-то необычным — мужчин я видела и раньше. Великие герои приезжали свататься ко мне и с удивлением обнаруживали, что осыпание женщин пылью вовсе не открывает двери в мой дом. Он ничем от них не отличался, за исключением того, что был почти мальчиком. Красивым мальчиком, но, тем не менее, мальчиком.

Я подняла руку, приветствуя его. После короткой паузы, длившейся какое-то мгновение, он поднял руку в ответном жесте.

— Приветствую тебя, — сказала я. — Как тебя зовут и что привело тебя в наш дом?

Он кивнул головой в мою сторону:

— Ты.

Голос его был высоким, как у мальчика, и в то же время звучал уверенно, как голос взрослого мужчины. Мы с подругами часто спорили о том, какими качествами должен обладать мужчина. Когда дело доходило до голоса, наши мнения разделялись. Некоторым нравились глубокие рычащие низкие тона, которые исходят как будто из груди, а другие предпочитали более мягкие и мелодичные. Мои подруги сгрудились за моей спиной, словно стайка утят за своей матерью. Я не оборачивалась. Раздававшийся сзади шепот и смущенное хихиканье говорили мне о том, что старый трюк с колесницей подействовал на большинство моих товарок. Можно было только диву даваться, как такой хрупкий мальчик смог завоевать в качестве трофеев с дюжину отрубленных голов, висевших по бокам его колесницы. Должно быть, он обладал скрытой силой, которую, возможно, было бы интересно высвободить. Интересно любой другой, но, разумеется, не Эмер, дочери Форгалла Монаха. Кроме того, вполне возможно, что эти головы он у кого-нибудь позаимствовал или просто украл. Борода у него еще не оформилась — нет, тут я сильно преувеличиваю, борода пока была еще не более чем плод его воображения. Было трудно воспринимать его всерьез.

Он стоял в своей колеснице, словно молодой племенной бычок, позволяя женщинам рассмотреть его со всех сторон. Что ж, я не собиралась пускать в свой огород быка — независимо от его размера. Пора было дать ему от ворот поворот.

— У тебя вовсе нет имени или же в твоих краях не принято давать людям имя?

Мне показалось, что он улыбнулся.

— Меня зовут Сетанта, но мужчины называют меня Кухулином.

— Как же тогда тебя следует называть женщине?

— Это зависит от многих вещей.

— Например, от того, нравится ли ей, что ты появился у нее на пороге без приглашения, словно западный ветер?

— Она должна радоваться ветру в жаркий день.

— Только если он приносит ей прохладу, а не целую бурю.

Кухулин, похоже, был озадачен. Я тряхнула головой, отбрасывая назад волосы, и с них полетела пыль, поблескивая на солнце яркими искорками. Он понял намек и принял серьезный вид.

— Я приношу свои извинения. Я так спешил, что невзначай дурно себя повел. Может быть, вы предпочли бы, чтобы я вас покинул?

Я немного подождала, чтобы посмотреть, серьезно ли он говорит, или это лишь пустые слова. Он продолжал смотреть на меня открытым взглядом, и я поняла, что он искренен. Я приблизилась к его колеснице и показала жестом, что он может сойти вниз. Он сделал шаг вперед и мягко приземлился рядом со мной. Он оказался почти такого же роста, как я, и волосы его были настолько же темными, как мои — светлыми. Мне показалось, что все вокруг затаили дыхание, ожидая, что произойдет дальше. Я наклонилась и зачерпнула пригоршню сухой земли. Затем я протянула руку над его головой и раскрыла ладонь, просыпая между пальцами землю, которая струилась тоненькими ручейками на его голову и скатывалась по волосам. Он стоял неподвижно, ожидая, когда я закончу. Когда моя ладонь опустела, я положила ее ему на голову и погладила, словно он был моим любимым псом. Вокруг его головы ореолом взметнулось облачко пыли.

— Теперь мы квиты, — сказала я.

Наступила тишина, а потом кто-то засмеялся, — скорее всего Граинна. Выражение его лица не изменилось, но в глазах я увидела лукавое веселье. Он наклонился и, зачерпнув две пригоршни земли, подбросил ее высоко в воздух, так, что она осыпала всех присутствовавших. Мы все рассмеялись, кроме Граинны, которая сердито взглянула на него и начала оглядываться по сторонам в поисках хорошего камня. Напряжение спало. Он подошел ближе и положил руки на мои плечи.

— Ты действительно та, за которой я приехал, — тихо произнес он.

Я позволила ему постоять так еще несколько мгновений, а потом улыбнулась и отступила назад.

— Для того чтобы завоевать меня, тебе понадобится нечто большее, чем пара пригоршней пыли.

Он напрягся.

— Что же?

— Это пытались сделать многие мужчины, и каждый из них был отважным воином. Но ни один из них не добился успеха.

— Я добьюсь.

— Ты очень самоуверен.

Я привыкла к бахвальству мужчин. И все же он отличался от других. Он вовсе не казался хвастливым и тщеславным, как большинство из тех, кто приезжал, чтобы завоевать мое сердце. В его глазах жило нечто, очень мне понравившееся. И было еще что-то — ощущение неуловимой грусти, печали, окружавшее его, но не исходившее от него самого. Оно не угнетало, оно гармонировало с ним, как соль с мясом, но мне захотелось вдруг погладить его по щеке и прошептать, что все будет хорошо. Он весь светился жизнью, и все же, глядя на него, я ощутила щемящую боль, словно рядом с моим сердцем кто-то осторожно провел пучком сухой травы по струнам старой арфы.