— Это правда.

— Вовсе не правда.

— Ну хорошо, по крайней мере, все факты изложены верно. Я только чуть-чуть приукрасил.

— Приукрасил? Не приукрасил, а облил его целым ведром краски!

Оуэн взял меня под руку. Я оскалился на него и не закрывал рот, пока он меня не отпустил.

— Тебе необходимо понять наш подход к этому, — попытался пояснить он. — Такова моя задача, и именно для этого я здесь нахожусь.

— И ты считаешь такой подход достойным?

Видно было, что я сильно его обидел. Он выпрямился во весь рост и посмотрел на меня поверх своего длинного носа.

— Такой вопрос мог задать только человек, который совершенно не понимает, что такое достойный подход.

Я никогда не слышал, чтобы он говорил таким ледяным тоном. Мне удалось задеть его за живое. Я часто обижал его и раньше, часто досаждал, но никогда не делал ему больно. Я тут же принялся извиняться, ссылаясь на собственное невежество, волнение, вызванное остротой момента, выпитое накануне вино, глупость, — на все, что только пришло в голову. Оуэн успокоился, а я улыбнулся. Он ответил улыбкой на улыбку и принялся дальше сочинять свою сказку. Я решил подождать, а поспорить можно было и позднее. Колесница, рассчитанная на двоих, нагруженная тремя седоками и кучей отрубленных голов — не место для спора.

По дороге домой, когда мы снова проезжали по равнине Слиб Фуат, Кухулин увидел стадо оленей. В тот год их здесь было много. Каждый мужчина в Имейне хоть раз привез домой оленя на передке своей колесницы — ходили слухи, что даже Оуэну удалось добыть оленя, правда, исключительно старого и глупого, — но Кухулин вряд ли довольствовался бы всего лишь одним оленем. Ему нужно было, чтобы его подвиги стали достоянием истории, тем более что рядом находился единомышленник, глядевший на него, как влюбленная девушка на своего героя.

— Поворачивай на них колесницу, — закричал Кухулин, — гони их к болоту!

Щеки его горели румянцем, взгляд был абсолютно ясным. Я понял, что спокойно добраться домой нам не суждено. Предчувствие схватки придало ему силы, усилило ощущение своей мощи.

— Теперь я превратился прямо в какую-то собаку и гоню оленей, словно скот, — недовольно проворчал я, нахлестывая лошадей.

— Почему ты с таким упорством делаешь вид, что тебе это не нравится? — спросил Оуэн.

Я разинул рот, словно рыба, собирающаяся схватить наживку, правда, тут же его захлопнул. Оуэн стукнул меня по плечу.

— Вперед, загони их в болото! — свирепо заорал он.

Олени бежали от нас, образуя слегка вытянутый круг. Их вел огромный самец. Он попытался увести их от болота, но я сосредоточил все внимание на нем, зная, что остальные обязательно последуют за вожаком, и постоянно заставлял его поворачивать к трясине. Земля становилась вязкой. Колеса издавали неприятный чмокающий звук, погружаясь в мягкий торф. Затем вдруг началось болото. Только что огромный самец летел, едва касаясь копытами земли, а в следующее мгновение он оказался по грудь в черной воде. Я резко осадил лошадей, чтобы они не прыгнули вслед за ним. Оленье стадо сбилось вокруг нас: животные вращали глазами, пугливо бросались из стороны в сторону, потом снова растерянно жались поближе к колеснице.

— Ну, и что теперь? — спросил я Кухулина, но он уже протиснулся мимо меня и лез на передок колесницы, держа в одной руке веревку.

Он пробежал вдоль основания колесницы и спрыгнул с нее, приземлившись почти рядом с попавшим в западню оленем. Тот заметил его приближение и резко ударил острым рогом. В запале Кухулин забыл об осторожности и подошел слишком близко. Он подпрыгнул, стараясь увернуться, но олень наподдал головой, зацепил его за лодыжку широкой серединой рогов, перевернул и отбросил в сторону. Кухулин звонко шлепнулся на землю. Я зашелся от хохота. Кухулин сначала пришел в бешенство, но потом, когда, энергично ерзая задом по земле, отполз на достаточно безопасное расстояние, и сам начал улыбаться.

— Ну а теперь, когда он наконец твой, что ты собираешься с ним делать? — закричал я, наклоняясь вперед и опираясь локтями на переднюю часть колесницы.

Кухулин поднял на меня веселые глаза.

— Я просто ждал, чтобы лошади немного передохнули, — сказал он. — Ну-ка, держи веревку.

Не знаю, как нас животные не растоптали или не покалечили рогами. Мы привязали веревку к колеснице, набросили петлю на шею оленя и вытащили его из болота. Пока он стоял на онемевших ногах, дрожа от испуга и ревом предупреждая своих сородичей, чтобы они держались подальше, Кухулин накинул ему на рога еще одну веревку. Мы с Кухулином стали с противоположных сторон животного, уперлись ногами и крепко натянули веревки, не давая оленю поднять нас на рога. Мы начали тихо говорить с ним, и он, судя по всему, стал успокаиваться, хотя подойти к нему поближе я все же не отважился бы. Оуэн выпряг лошадей из колесницы и отвел их в сторону. Нам удалось медленно, останавливаясь каждый раз, когда олень решал снова показать свой норов, подвести его к колеснице и поставить с одной стороны от дышла. Затем Оуэн привел Серого и поставил его с другой стороны. Мы запрягли их в одну упряжь, после чего я забрался в колесницу и взялся за вожжи. Олень оглянулся на меня, косясь огромным глазом.

— Это невозможно, — пробормотал я.

Кухулин промолчал, запрыгнул в колесницу, наклонился вперед и хлопнул оленя по крупу плоской стороной меча. Олень прыгнул вперед, за ним дернулся Серый, и колесница сдвинулась с места. Пытаться управлять ими было бесполезным занятием. Я заботился лишь о том, чтобы не вылететь из колесницы. Серый был слишком силен. Колесница двигалась, как краб, почти что боком. Мне даже показалось, что она вот-вот опрокинется. Я потянул вожжи, пытаясь замедлить движение. Пока я боролся со своими «скакунами», мимо молнией пролетел Оуэн, восседавший на неоседланной спине Санглина. В тот момент мне казалось, что мир сошел с ума.

Увидев проносящегося мимо Оуэна, Кухулин издал боевой клич и, почти не глядя, раскрутил пращу и запустил камнем в летящего над нашими головами лебедя. Мы направлялись в одну сторону, лебедь — в противоположную, и я не знаю, действительно ли Кухулин метил в птицу, но камень поразил ее в то место, где шея соединялась с грудью, и лебедь грохнулся на землю. Птица не погибла, но явно была ошеломлена; когда она начала ходить кругами, пытаясь прийти в себя, ее длинные крылья тащились за нею по земле, словно длинные белые метлы. Кухулин схватил вожжи, натянул их, заставив коня и оленя сделать широкий круг, и направил колесницу прямо на лебедя. Когда животные поняли, что сейчас врежутся в птицу, они остановились как вкопанные, обдав лебедя тучей пыли, а затем принялись шарахаться и вставать на дыбы так, что колесницу начало швырять, как рыбачью лодку в штормовую погоду. Вдобавок ко всему мы находились на узком участке дороги с глубокими канавами по обеим сторонам.

Крепко держась за борта, мы вытянули шеи и уставились на лебедя.

— Иди и поймай его! — нетерпеливо закричал Кухулин.

Я с сомнением покосился на него. Он явно рехнулся. Я показал на канаву, проходившую у самого колеса.

— Как?

— Пройди по дышлу, как же еще! Схвати его, привяжи к задку колесницы, и можно отправляться домой.

— Не могу.

— Почему это?

Я решил, что с меня достаточно. Медленно, стараясь, чтобы до него дошло, я пояснил:

— По обе стороны дороги — канавы, если я в них свалюсь, то без веревки мне не выбраться. Мимо жеребца я проскочить не смогу, потому что его сводит с ума присутствие оленя, и одновременно раздражает присутствие лебедя; кроме того, я его разочаровал, так как плохо управлял колесницей, а ты обидел, потому что угрожал кнутом, — по его мнению, это просто оскорбительно. Пробраться мимо оленя я тоже не могу, потому что он меня жутко боится, а лошадь и лебедя просто ненавидит, впрочем, и ты ему не особенно нравишься. Обойти колесницу по земле я тоже не могу, потому что между колесами и канавами недостаточно места, и мне не пролезть, даже если я очень постараюсь, потому что от такой езды ободья колес стали острыми, как лезвие ножа. И даже если все это оказалось бы неправдой, лебедь ненавидит нас больше, чем лошадь и олень вместе взятые, потому что ты швырнул в него камень, сбил птицу на землю, а потом попытался переехать, — я сложил руки на груди. — Выходит, я никак не могу этого сделать.