И лишь теперь поймешь, как много было
листвы зеленой в полдень над тобой,
когда повсюду – шорох неживой,
когда и солнце в памяти остыло.
С налету ветер упирался лбом
в заслон листвы – и дерево шаталось.
Казалось, что нужна еще лишь малость,
чтобы взлететь. Был каждый лист – крылом.
Но крепко жизнь держала. Ах, она
двулика в неустойчивости прочной.
Меж небом и землей – на ставке очной —
листва трепещет. В чем ее вина?
Виновна в том, что, двух стихий родня,
шумит, самой себе противореча.
Как высоки и как невнятны речи,
что затихают на исходе дня.
Но осень… Обжигает, как иод,
земная крепость вольного простора.
И лишь теперь, как завершенье спора,
поймешь листвы бесчувственной полет.
Не ощутить ей мига торжества.
Летит – и шире расступились зданья.
Она уже мертва. Летит листва.
Она – во власти нашего дыханья.
И лишь теперь поймешь, на что отважась,
– летит. Пусть выдох мой – продлит полёт
листка, что потерял земную тяжесть.
Летит листва. Бессмертье настает.
