2. Упряма прямота. Она – струна натянутая. Но не в том ли чудо: заденешь – и рождается волна, улыбка, мысль, живой изгиб прелюда. Как музыку бы – жизнь понять. Вся суть, быть может, в том: не доверяй заботам, отважься с колеи прямой свернуть. Не истина ли там, за поворотом? Спрямляют телеграфные столбы и провода движенье мысли пленной. Но знаю: кривизна моей судьбы — изгиб волны, летящей во вселенной. Упряма прямота. Но суть не в ней. И судорогой нам тела ломает живая боль рождений и смертей. И страсть нас гнет и к небу поднимает. Лишь оттяни струну усильем рук — хоть суждено ей снова распрямиться, но вылетит, освободится звук, улыбка, мысль, души твоей частица… 3. Весной слышнее первозданный зов пространств, что жаждут с нами породниться. И, откликаясь, мы начнём с азов, поймём стремленье ввысь ростка и птицы. Мы кланялись, сутулились, грустили, расчерчивали жизнь от сих до сих, но всё не гасло, как звезда, усилье понять ту высоту, что в нас самих. Пугают нас небес пустые дали, мы в быт зарылись, как в окоп, по грудь. Что ж поднимает нас по вертикали, как жар болезни поднимает ртуть? Быть человеком – трудная задача. Расти, самим собою становясь. Но, может быть, живём мы, что-то знача, когда сквозь нас земли и неба связь. «О чем шумишь, не опасаясь лжи…» О чем шумишь, не опасаясь лжи, обойдено огнем и лесорубом, разросшееся дерево души, оркестр вселенной на помосте грубом? Как выделить из сотни голосов, которые дорогой жизнь дала нам, тот первый, нечленораздельный зов, что стал земли-строительницы планом? «Пе-ре-ра-стай себя…» И, как малец, сквозь гул дождей, что формы жизни лепит, в своей душе подслушивает лес тот детский, еле уловимый лепет. «Ах время, мы и впрямь, как дети…» Ах время, мы и впрямь, как дети спешим накрыть его сачком, поймать рукой, запутать в сети. Спешим – и падаем ничком. И вот, когда мы, обессилев, лежим – над нами небеса, травинка – зеленью на синем, жучков беспечных голоса. И жизнь мгновенная природы, бессмертия кратчайший миг объемлет нас. И мир велик, заполнен временем, как соты. И мы мгновенья собираем, преображаем, раздаём. А что на свете оставляем? Себя. Во времени своём. «Сны беззаконны. Будто бы в окно…» Сны беззаконны. Будто бы в окно надуло – оттого и снятся, снятся. И все, что не сбывается давно, опять рискует из глубин подняться. Сны беспощадны. Простынь белизна внушает сходство с операционной. Беспомощен, наркозом опьяненный в чужой, непобедимой власти сна. Перед любою истиной – не струшу при свете дня. Чего же снам – не рад? Они во тьме обшаривают душу как будто ищут позабытый клад. Что в памяти хранил неповторимым, то – сшито заново. Но где же швы? …И вновь – невидимое станет зримым, как в детстве – ветер в шелесте листвы. Двойное зренье нужно – охватить мечту и явь, их сплав, их нераздельность. Разрозненному придавая цельность порыва – времена соединить. Сны беззаконны – всё, что мы делили, чтоб знать отдельно, ставя по местам, они перемножают без усилий, соединяют: нет ни «здесь», ни «там»… Есть только воздух – утренний, летящий, тот ветер, что из детства – к нам в окно. …Ах, мало ли во что поверит спящий. Глаза открыть. Пора вставать давно. Девочка с яблоком Вот яблоко. Что у него под кожей? Вот девочка. Что у нее в руке? Два мира – так близки и так несхожи. И гаснущий закат невдалеке. Ах, мякоть так податлива, сок – сладок. Но шум листвы в неспешной смене дней, но птичий свист, но этот беспорядок ветвей – они видны, слышны ли ей? Вот яблоко. Оно как слиток света. Но там, внутри, во глубине зерна, спит дерево, чья суть во тьму одета, вся в будущем, до срока не видна. Ты, девочка, боишься темноты. Душа еще темна – вся в небывалом. Безмерность мира спит в пространстве малом. И тихо лепит свет твои черты. Горит закат. Простор и тишина. Как зерна, в землю падают мгновенья. И тайна роста, полнота творенья – в руке твоей, природой вручена. Городское дерево Ах, дерево. Зеленая листва среди стекла, и камня, и металла. И тайные слова, что жизнь права, а, значит, жаловаться не пристало. Гребет по небу ветка, как весло… Что ж, если занесло сюда – не сетуй. Вбирай в себя бензинное тепло. Дай кислорода городскому лету. Не убежать. И некуда спешить. Даруй же нам – дыхание большое. Преображай оттаявшей душою всё то, что есть, в то, чем дышать и жить. Быть может, ты и вправду ждешь чудес? Но это – неуместная причуда, когда вокруг тебя, увы, не лес, и шум листвы – средь уличного гуда. Всё, что случится, – с нами, не с тобой. А ты – живи, в детали не вдавайся, над нашей торопливою судьбой всей бескорыстной жизнью поднимайся. |
