Но когда тебе уже привычно
на краю стоять и ледяную
воду пробовать ногой, какую
смерть избрать – и вовсе безразлично.
Хоть старались храбро до сих пор мы
пребывать, присутствовать, являться,
но в итоге – разрушенье формы,
ничему уже не срифмоваться.
Ибо смерть есть способ вычитанья.
Что имелось? Две руки. Два глаза.
А в остатке – пустота, зиянье,
никому не слышимая фраза.
Если б в ней последний смысл могли бы
угадать – и усидеть на стуле!
Но ушедшие – молчат, как рыбы,
и – в такую глубину нырнули!
Лишь сорвётся пузырёк воздушный
из пространства доязыкового,
переполнен тишиною душной,
что невыносима для живого.
Ах, поэты, где же губы ваши
шевелящиеся? Мир сей бросив,
оставляете дыру в пейзаже,
как однажды обронил Иосиф.
Ах, какое это было счастье —
говорить! Воздушными шарами
те слова ещё летят над нами.
Частью речи стать. Всего лишь частью
речи. Обойдёмся без вопроса,
всё ли исчезает без остатка.
Да не упадёт летящий косо
на картине дождь. Пасует проза.
У искусства лёгкая повадка.
…Словно дым отстал от паровоза.
Он горчит. Но отчего-то – сладко.