1964 г. Монолог поэта Осталась боль – хоть затянулась рана. Кого винить? Виновны поезда. Поэт неточен – или слишком рано, а чаще – безнадёжно опоздал. Глазей в окно, пока за поворотом не скрылось всё, а дальше – напрямик. О, рельсы строк – я предан им, я продан. Попарно рельсы строк по шпалам книг. И не продешевил ли я, всю жизнь сменяв, не зная, на клочок бумажный — билет сквозь время? С рифмою свяжись — и уведёт от простоты домашней. И свяжет руки – чтоб ни дать, ни взять. И свяжет мысли в узел небывалый. Мир твой до малости – а жить нельзя… По шпалам, о – за истиной – по шпалам! И если не смогу всю боль и нежность вместить меж двух рифмующихся строк, я оглянусь, тебя я вспомню – прежней. И снова повторю весь монолог. 1963 г. Нисходящая мелодия «КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ!» Вы подглядели, будьте свидетелями, фонари. Как я бродил до зари…(В самом деле — под фонарями бродил до зари?) «КАК Я ЛЮБИЛ!» Тротуар, обнови же воспоминаний истоптанный путь. Суть была в том, что я шёл к ней всё ближе, а становился всё дальше – вот суть… «КАК Я ЛЮ…» Был на Урале июль — с жаркими днями, ночною прохладой. Памятью благоразумной верну ль эти контрасты любви и проклятий? «КАК Я…» Не вспомнить. И слёз не пролить Чем возмещается сердца растрата? Но когда нечем уж, кажется, жить — жизнь поворачивает. Без возврата. «КАК…» И смещенье в себе ощутив, встав пред загадкою обновленья, всё ещё ловим из отдаленья этот затверженный старый мотив. «КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ» «КАК Я ЛЮБИЛ!» «КАК Я ЛЮ…» «КАК?» …Нисходя по ступеням, падая полувопросом без сил в ту тишину, что зовётся забвеньем. 1965 г. Из книги «Миг», «Картя молдовняскэ» Кишинёв, 1975 «Кто-то скачет на коне…» Кто-то скачет на коне. Кто-то за конём – бежит. Жизнь уходит, а на дне строчка грустная лежит. По дороге молодцом кто-то скачет – пыль в глаза. С запрокинутым лицом кто-то смотрит в небеса. Кто-то скачет – конь горяч! …Не ловить бы мне удач. Просто – жить под небесами. Хочешь – смейся. Хочешь – плачь. Сон И каждому был дан свой час. Свой трезвый час средь дня иль ночи. И странно открывались очи, и свет, и тьму сосредоточив в себе. И мир был без прикрас. Всё – словно в первый день творенья, без глянца. Разворот работ. И совесть строгий счёт ведёт приметам едким запустенья. Счёт недоделок и пустот. Как бы вращались жернова из очень твёрдого металла, и оправданий не хватало, и обращались в прах слова, и суть от формы отлетала. Всё было неприкрыто, голо, всё беспощадно, как во сне. Ты всё, душа, перемолола? И правда грубого помола — лишь горсть одна – на самом дне… «Открыть себя – как в мир открыть окно…» Открыть себя – как в мир открыть окно. И это в детстве было: не уменье, а первый дар – быть с жизнью заодно и повторять в себе её движенье. Но как же уберечь нам этот дар от взрослой недоверчивости нашей? Кто детство потерял – тот слишком стар. Его душа содержится под стражей. Не может он – рассудку вопреки — летать во сне и наяву решиться вдруг уподобить крыльям две руки, чтоб к небесам, как птица, причаститься… Но человек касается небес ладонью, от земных работ шершавой, и все не верит мысли слишком здравой. И всё шумит, шумит в нём детства лес… Эхо света Как тонкой нити звука нет конца — есть эхо, отзвук и преображенье, так солнца луч, коснувшийся лица, во мне самом отыщет продолженье. Ты, эхо света, помысел ли, звук нечаянно сорвавшегося слова? Ты – тайны и признания испуг перед определённостью земного существованья. Бродишь в глубине под оболочкой каждого предмета, глухим волненьем отзовясь во мне, как жажда продолженья, эхо света! Трудись, душа, стремясь соединить всё то, что жизнь дала и обещала, держа в руках существованья нить, тот лучик без конца и без начала. «Мне этот город преподал урок…» Мне этот город преподал урок. Самим собой быть – вовсе не заслуга! Сам по себе небесный свод глубок и солнце – ярко, и листва упруга. Сама собою южная весна вошла в деревья, переулки, лица… В ее щедротах мне не заблудиться. Она – и небо, и земля – она. Как разобрать мне этот росчерк в небе ветвей, летящих смело в вышину? Как суть понять? Я сам – зеленый стебель, вдруг ощутивший тяжесть и длину. И как весна, как этот город жаркий, – пишу себя, порвав черновики. Правдиво. Безоглядно. Без помарки. Еще не зная будущей строки. |
