4.10.04 «Не говорю из суеверья…» Не говорю из суеверья последних слов, и не кляну, всем существом своим измерив горчайшей бездны глубину, беду, в которой захлебнулся… Последний трачу кислород и в три погибели согнулся, ну а душа – ещё живёт. Ещё – живёт. И мир вмещает, и до конца в себе хранит. Клочок пространства освещает. Не проклинает. Не бранит. 18.10.04
«Почувствовал ли я землетрясенье…» Почувствовал ли я землетрясенье, иль сердца собственного сильные толчки, — но вдруг проснулся полночью осенней, с внезапным чувством страха и тоски. Как строить дом, коль прежней нет опоры? Жизнь – на любви стоит, но вдруг – толчок, разверзлись трещины, пошли раздоры, ссоры, сам сатана поймал нас на крючок… И то, что подлинным казалось – ложно. И чувства – безответны, ночь – глуха. И ты, любовь, увы – так ненадёжна. И время всё крушит, крошит: труха! Испытывают нас на растяженье и на излом. Не каменные мы! Всё мнёт и гнет волна землетрясенья, и в пропасти разверстой – клочья тьмы… 28.10.04 «Вот я и дожил до этих годин…» Вот я и дожил до этих годин. Я остаюсь совершенно один. Нету ни сына уже, ни жены. Горечь кладбищенской тишины. Воздух колючий застрянет в груди. Дверь приоткрыта – туда не гляди, в даль, что покуда ещё не твоя, в тайну последнюю бытия. 30.04.06 «Нет, Господи – живу не так уж плохо…» Нет, Господи – живу не так уж плохо, коль есть хотя бы пять секунд для вдоха, а выдохну уж как-нибудь и сам (как – не замечу в судороге спешки). Я понимаю – это всё орешки. Молчу. И палец приложил к устам. Не жаловаться и не обижаться, от своего – бесстрашно отрешаться… Не я страдаю – мир! Во мне. Со мной. Его частица я – больная клетка, листок на древе мировом иль ветка (её шатает ветер ледяной!) Смирись. Стань деревом или травою — постигнешь, как страдает всё живое! И сам свой груз тащи как муравей. Вдохни – и выдохни в пространство мировое, и тихо в нём тоску свою развей. 3.11.04 «Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило…» Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило, и солнце било мне в глаза. Я шёл туда, где матери могила, и вслушивался в мёртвых голоса. Как бы неясный шелест или шорох, гул непрерывный: нет, не разобрать, и не понять уже тех слов, которых при жизни не успели нам сказать. Они нас утешают. Ободряют. Нам говорят: живите, чтоб успеть всё полюбить, всё толком рассмотреть, покуда с вами, как с детьми, играет Господь… И пусть вас мёртвые простят — они щедрей живых, они – смиренней. Зажмурюсь, пряча виноватый взгляд, и вдруг её – на несколько мгновений — увижу… Господи – обнять! Обняться! И вижу: губы тихо шевелятся. Всего два слова разобрать я смог. Она сказала мне: терпи, сынок… 8.11.04 «Вновь расплавленной пахнет смолою…» Вновь расплавленной пахнет смолою. В ожиданье асфальтный каток. Как-то справимся с долею злою. Сквозь асфальт прорастём, как росток. И в какой-нибудь крохотной щели, даже в богом забытой дыре, жизнь, что теплится – хоть еле-еле — не участвуя в общей игре. Жизнь, идущая не по законам асфальтируемых дорог, открываясь в обличье исконном, как любовь – между слов, между строк. Хоть она не прямая – кривая (быть не силах безгрешной, святой), но зато – безупречно живая и своею полна правотой… 12.07.05 Памяти сына 1. Нетрудно умереть. Любой пустяк причиной может стать. Живое – хрупко. Ах, помнить бы, что в мире мы – в гостях, не совершать оплошного поступка. Вот песенка в автобусе, шашлык, чей запах – дразнит, взгляд лукавый, томный, земных вещей неповторимый лик… Всё просит: погляди, узнай, запомни! Вся мира неизмеренная прелесть, всё, что не в силах удержать рука, – покуда август, май, сентябрь, апрель есть, чему внимаешь, длится жизнь пока. Покуда в силах ты смахнуть слезу и шире распахнуть трепещущие веки, чтоб этот миг – как будто на весу держать, не упускать, запоминать навеки… 15.08.05 2. «О, август мой, как мог ты весть такую…» Анна Ахматова Август, как твои вести – жестоки, что за тяжесть в сгустившихся днях! Бремя жизни, копившей итоги. Бремя спелых плодов на ветвях. Как уйти от безумной судьбы, что случайно, но неотвратимо косит головы, ладит гробы, с жутким шумом проносится мимо? Август, разве твоя тишина, полусонные думы дневные — лишь для выпивших чашу до дна и избывших все сроки земные? Август мой, облака тяжелы, и дожди – не дают облегченья. Но прямятся деревьев стволы, и лишь это – имеет значенье. |
