— Не надо, Игорь, милый, прошу тебя, не надо!..

— Я его, гада, одного поймаю, — Игорь сжимал в руке доску и все порывался бежать за Митькой. — Я ему зубы пересчитаю, бандитской харе. Он еще поплачет у меня. Я ему покажу...

Люба гладила его руку и постепенно отнимала занозистую доску. Игорь подчинился. Он послал все положенные проклятия на голову Митьки, ухватил чемодан за жесткую ручку и побрел вниз по тротуару.

Люба держалась за его рукав, стараясь шагать в ногу. От ее присутствия боль в подбородке казалась сильнее, жгла обида, что не ответил на удар. И когда они подошли к берегу, он погрозил кулаком в сторону Митькиного дома.

— Он у меня сам будет камни грызть!

— Игорь, — умоляюще сказала Люба, — тебе надо забыть... Надо покаяться и установить мир...

— Покаяться? — хриплый смешок вырвался из его груди. — Тоже мне словечко нашла! У Фени подхватила?

— Папа тоже любит это слово...

— И папа твой не лучше!

— Папу ты оставь в покое!

— А он пусть не тянет на моего отца!

— Он не тянет, а правду говорит.

— Правду?! — Игорь вынул из кармана авторучку, подарок Лукина, показал Любе: — Видала, правдистка? — и вышвырнул ее в темную воду.

— Ты еще пожалеешь! — сказала Люба, всхлипнув.

— Катись к своему папаше!

— Ну и пойду...

Они, не оглядываясь, разошлись в разные стороны. Но Игорь в первый раз по-иному подумал о тех разозленных мужиках, что накинулись на отца и чуть не сожгли его. «Старатели могут отомстить другим способом. Что, если в самом деле они отыщут жилу? Как тогда оберечь тебя, отец, от справедливого возмездия?»

Ветер пересчитывал остатки листьев. Посветлела вода в Витиме, и отгорели на гольцах золотые лиственницы.

Соседи по бараку приносили из тайги полные ведра алой брусники. Звали новеньких, но Игорю с матерью было не до ягоды. Уже полмесяца отец искал в тайге Ваську вместе с милицией, добровольцами и нанятыми охотниками, но Гиблое Дело исчез без следа. Деньги, переданные отцу, ждала, видно, та же участь.

У матери все валилось из рук. А Игорь не ходил в школу. Он целые дни простаивал у окна и до серых мурашек в глазах глядел на Витим и гольцы противоположного берега. Он следил, как сползает с вершин снежная граница. Он уже знал: со снегом прекратятся и поиски Васьки. Тогда отец возвратится в дом.

А пока и в новой их квартире редко нарушалась тишина. Игорь все ждал размашистых громких шагов отца. Но в ответ доносились шажочки матери. «Пойти бы к самому Силищеву, рассказать, как отец переживает за порядок на производстве». Игорю представлялось, как начальник подъерошит мизинцем свои партизанские усы. «Да, Игорь, твой отец неплохой человек, горячий, правда, но смелый, отважный товарищ, радеющий за общее дело, за государственное добро. Но он должен сам найти Чурсеева». «Найдет», — ответит Игорь. И отец подтвердит обещание на деле. И раздадутся отцовские шаги в новом их узком дворике, возле сеней.

Но сейчас он слышал только заискивающий голос матери. Она все выясняла, нет ли каких новостей в городе, будто Васька мог дать круг по тайге и неожиданно выйти в Витимск. Соседи ничего не слышали о Чурсееве и вообще говорили о нем с неохотой. «И Силищев не станет со мной разговаривать, — опечалился Игорь. — Кто я пока есть? Ноль целых, ноль десятых».

Мать прервала его размышления.

— Ты бы пошел в школу, сынок. Учиться, однако, надо...

— Не до школы! — оборвал ее Игорь.

— Так и будешь торчать у окна? Что отец скажет, когда из тайги вернется? Там упущено, здесь запущено, кругом один разор.

Она бы еще долго вымещала на нем свою тоску, если бы в сенях не заскрипели доски под мужскими шагами.

Игорь в три прыжка оказался у порога и столкнулся с Куликовым.

— Матвей Андреевич! — не сдержал он радостного и горького вскрика.

— Здравствуйте, дорогие... — Куликов снял фуражку, вздыбив кудри на голове. Казалось, волосы поднялись у гостя от вида этих стен с бугристой штукатуркой, топчана, расколотой плиты, лавок, стола, накрытого дырявой клеенкой.

— Не пугайся, Матвей, — выговорила мать и опустилась на лавку. Губы ее задергались, она ухватила край своего передника и промокнула им глаза.

— Знаю, все понимаю, — скорбным голосом сказал Куликов, подошел к матери и обнял ее за плечи. — Но Фене еще хуже...

— Да, хужее, — согласилась мать, — никакой дом ей брата не заменит, да и не собирается она пока за Ваню выходить...

— А легче было бы ей, — заметил Куликов. — Все равно не век одной...

— Видно, Ваня ее все ж таки не устраивает, — вздохнула мать. — Она девка видная, молодая, работящая, лучше огородника может найти себе, однако.

— Несомненно, — проговорил Куликов, озабоченно щурясь. — А что, Ксеня, если бы ей другой человек руку предложил и сердце?

— Смотря какой, Матвей Андреевич... — замедлила мать свой выговор.

— Ну, более солидный, — сказал Куликов, — даже с образованием, с положением...

— Разве что с положением, — мать задумалась, — да где такого взять, Матвей?

— А я? — ответил Куликов. — Сколько мне можно бобылем?.. Женщина она добрая, самостоятельная, приглядывался я долго к ней — по всем статьям подходит она мне... Землячка... Сама совесть велит мне посвататься к Фене.

У матери глаза раскрылись так, что незаметной стала их узинка.

— Ты это, однако, вправду, Матвей? — выговорила мать.

— Такими делами не шутят, Ксеня, — ответил Куликов.

Мать опустила взгляд на клеенку, пальцем стала приглаживать вспученные края.

— Сейчас она как больная сделалась, — забормотала мать, — но если такое дело, то на душе у нее полегчает...

— Феня как раз то, что мне надо, — сказал Куликов, распаляя глаза. — Я все обдумал в тайге... Для нашей жизни лучше, если женщина простая, работящая, неприхотливая... Поговори с ней, давай, Ксеня, посватай ее... Скажи, что от всей души хочу ей добра и себе! Как бы за старое отплатить добром хочется и за недавнее!

— Я что же, помочь могу, — забормотала мать, теребя свой передник. — Поговорим с ней, коли ты всерьез решил так... Она девушка стоящая... Хозяйка хорошая будет. Руки у нее золотые: и пирог состряпать, и пошить чего, и совет дать по жизни может... Однако хватит тебе одному мытариться. И ей судьбу изменишь и сам по-людски заживешь. Ничего, что малограмотная... Зато облегчение какое всем выйдет!

— Василия помогу ей отыскать...

— Тут она и вовсе не устоит, однако...

Игорь не выдержал и тронул Куликова за рукав:

— Матвей Андреевич, а как же Диана Степановна?

У Куликова сморщились выпуклые надбровья, будто вмиг разболелась голова. Рот раскрылся, как у отца, когда тот не мог найти ответа. Но тут на помощь пришла мать.

— Что у него в голове! — со стоном произнесла она. — Как старик стал... А ну, марш в школу! Чтоб в наши дела больше не лез! За уши отдеру!

— Отдерешь, как же! — огрызнулся Игорь, но отступил к своему топчану, схватил сумку и вышмыгнул за дверь.

Несмотря на снег, выпавший на гольцах, был теплый день октября. Если бы не облетевшая тайга, можно было б принять этот день за середину лета. Но тайга знала свое время. Она щедро засыпала городок багряной листвой и желтой хвоей лиственниц. Тайга вела себя как большой, умный, добрый человек. Как Куликов. Она не давала крепкому морозу сковать беззащитную землю, она смягчала объятия зимы.

Так думал Игорь, шагая в школу по палой листве. Он решил теперь жить по куликовским советам. С отцовской резкостью можно наделать уйму ошибок. Отец как ветер. А Куликов словно тайга. Зря ничего не сделает Матвей Андреевич, всегда рассудит по уму. С какой готовностью пошел навстречу Фене!..

«Он бы послушался Любу»... — рассудил Игорь, и тут же у него заныла челюсть, а внутри все замлело, будто полетел с большой высоты на землю.

«Нет, — подумал Игорь, — все-таки пока я не умею действовать, как Куликов... Надо пока вооружиться на всякий случай».