Я даже не поднял головы — какое-то отупение навалилось на меня вместе с чаем. Лишь вспомнил, что снежные косяки с каждым днем все уверенней затягивают склоны гольцов. И вот они, мохнатые снежинки, словно по вызову, прилетели к самому костру.

— Погода-то больше не даст нам резвиться, — заметил я.

— Придется оставить поиск на будущий год, — согласился Цыганов.

— Даст ли теперь «добро» Кирьяков?

— А чего же не дать? — загорячился Цыганов. — За такую-то россыпь! Да дома у меня второй отломок шкварца с золотым тараканом!.. Да сам Кирьяков Миха не такой уж хищник, заверяю тебя! Наш он, дальнетайгинский, понятие к настойчивости разумеет и на фарт нюх у него имеется... Нет, не хищник он, чтоб не выпустить нас на будущее лето!..

Старик, подшуровывая костер, продолжал яростно доказывать, каковы достоинства у нашего начальника. А я сквозь полудрему думал, что достоинства есть, несомненно, и у самого Цыганова. Не застрелил бы он меня, как Пирата, даже не сбеги Лиса: хозяйственный мужик. А хозяйственный, он понимает толк в смене. Работать с ним сложно, но можно. И мы еще с Елизаром Панкратьевичем Цыгановым выйдем на поиски коренного золота. Мы с ним — золотоискатели.

Сеня Карликов прямо после службы на Тихом океане поступил в геологическую партию. Его взяли завхозом. Но ключи, бренчавшие у Сени на поясе, вызывали у геологов смех. Ключи никак не соответствовали тельняшке и лихой мичманке с высокой тульей и крохотным козырьком. Об этом несоответствии намекал повар Талаталов, бывший капитан дальнего плавания. Но Сеня отмахивался от старика, будто от комара, и еще рьяней справлял свою складскую службу. Однажды он ответил:

— Откомандовался, кэп, отойди в сторонку — не мешай дело делать.

— Салага ты, Сеня, — возразил Талаталов, — человек всю жизнь остается на своем боевом посту, уважь его — он тебе душу в дело вдохнет, душу своего большого опыта.

— Отстань, старый, спирта, доверенного мне, тебе все равно не видать...

Речь шла о спирте, который стоял у Сени на складе. Его получили для протирания геофизических приборов. Обычно спирт списывался по акту в самом начале сезона, а приборы протирались водой из таежного ручья. Но на сей раз спирт стоял целехонький, хоть была уже середина сезона. Объяснялось это строгостью начальника партии, верной службой завхоза и еще неудачным течением поисковых дел.

— Салага ты, — ответил Талаталов Сене. — Я к тому говорю, чтоб ты чуток пошурупил мозгами да не превратился в ключника. Лучше клади ключи на видное место. Во-первых, доверие людям нашего таежного экипажа. Во-вторых, вдруг до ветру в тайгу пойдешь и заблудишься. А у меня, сам знаешь, запас продуктов какой — на одну-две засыпки.

Сеня сложил губы трубочкой, так что усы его затопорщились, словно лапки лиственницы под осенним ветром.

— Начальник предупредил, ключи никому не доверять. — Сеня постучал ребром ладони по своей тугой, словно кнехт, шее. — По-до-т-чет! А начальника и так вон залихотило от всех наших неважных дел.

— И все же не верится, что ты был мореманом. — Талаталов сморщил нос, покрытый ажурной сеточкой лиловых жилок. — Не знаешь, чем на флотах разряжают накаленную обстановку?!

Сеня снял мичманку и начал раскручивать ее на пальце.

— Примерным исполнением уставных обязанностей!

— Нет, ты не мореман. — Талаталов сплюнул. — И за что тебя любит твоя Милка?

Сеня заалел, как саранка, задышал всей грудью и по-медвежьи заворочал глазами. Было отчего. Молодая жена его таборщица Милка отличалась статью и красивостью. Две блеклые геологини не шли ни в какое сравнение с его жар-птицей. И в партии Сеня стал перехватывать продолжительные взгляды мужчин, направленные на его жену. Намек бывалого капитана насторожил его, заставил прикусить кончик уса и по-медвежьи засопеть. Но Сеня быстро сообразил, что в таком деле со стариком надо дружить. И сбил свой молодецкий гонор.

— Ладно, — проговорив Сеня и напялил мичманку на потную голову. — Пойдем к начальнику. Если спишет поллитровочку, не буду возражать — угощу.

— Для его же пользы, с ним же, Сенюшка, нужен задушевный разговор. Без пригубления тут никак не обойтись.

Десятиместная палатка начальника партии Бориса Эдмундовича Рытвина находилась в центре табора. Она возвышалась над мелкими палатками наподобие шатра полководца.

Отправив геологов в маршруты, Рытвин вернулся в палатку. Он подтащил раскладушку в угол, где солнечный поток из двери отсекался откидным тентом, и, раздевшись до трусов, улегся на нее.

— Опять клептомания? — спросил геофизик Вася. Его рыжая борода тряслась в такт оборотам ручки арифмометра не то от смеха, не то по инерции.

Рытвин болезненно повел черными бровями, вздохнул и похлопал себя по волосатой груди. На животе всколыхнулись белые складки.

— Медицина, она не стоит на месте, Васятка, в отличие от нас...

У начальника партии была необычайная справка. На желтой бумажке размашистым врачебным почерком сообщалось, что Борис Эдмундович Рытвин болен. И дальше — длинное слово по-латыни. В партии никто не мог запомнить эту мудреную болезнь. С Васиной легкой руки болезнь начальника стали называть непонятным, но красивым словом «клептомания». Рытвин не обижался, потому что суть его болезни все уяснили хорошо. Хворь наваливалась приступами, когда не клеились дела или хромала дисциплина. Заключалась болезнь в полном отсутствии работоспособности. Вася, правда, после каждого приступа вежливо просил у начальника справку, объясняя это тем, что секрет лечения надо искать в самой справке.

Вот и сейчас геофизик протянул руку, и Рытвин великодушно вложил ему в ладонь справку: в таежном отряде все должно быть на доверительном уровне. Вася нахмурил сизый от загара лоб и сосредоточил взгляд на печати и подписях. Если бы они были фальшивые, то испепелились бы в один момент: замечание начальника о плохом темпе работ партии било по нервам всех, подхлестывало и разобщало.

— Что приуныли, адмиралы? — раздался в этот момент бодрый голос отставного капитана.

— Тонус падает, — прокряхтел Рытвин, и раскладушка подтверждающе заскрипела под начальником.

— Чем она лечится, эта чертова клептомания? — Вася всей пятерней залез в свою бороду. — Нервирует ведь. Опять же, капитанская улыбка — это флаг корабля, а тут кислая физия!

— По расшифровке, как я вычитал в словарике, клептомания — психическое заболевание, когда человека тянет к воровству, — стал бойко делиться своими познаниями Талаталов. — А воровство, знаете, бывает всякое-разное...

— Пока воруют у меня, — включился в треп Рытвин с жалостной самоиронией на массивном лице. — Растаскивают авторитет, надежды на удачу в этом сезоне и, как видите, психологическую уравновешенность!

— Надо бороться с любой болезнью, Борис, — с юморным жаром заговорил Вася. — Где сила воли? Бег трусцой? Аутотренинг?

— Это все не для моей болезни, братцы.

— Смотри, а то народ тоже опустит руки, уважаемый начальник.

— Нет, шутки в сторону, Василий Тимофеевич, этого нельзя допускать! — рванулся с раскладушки Рытвин. — Вы должны поднажать, расшурупиться, подтянуться! Если хоть чуточку, по-человечески жалеете начальника...

— Поэтому и хотим, чтобы ты и дня не лежал пластом, Борис! — буркнул Вася в огненную бороду. — Поднимайся-ка и сходи в маршрут!

— Нет, парнята, меня теперь бульдозером не снять с мертвой точки, — вздохнул Рытвин и подкатил глаза под синюшные веки. — Только сильный шок, вызванный крупной удачей, к примеру, может расшевелить. Так сказал мне один медик-светило.

— Есть, по-моему, эффективные простые средства, — сказал Талаталов, уперев указательный палец в седой висок. — Простые человеческие способы для поднятия духа.

Рытвин повернул свое белое тело на бок, приподнялся на локте и уставился на бодрого старичка томным взглядом болящего.

— Интересно, товарищи... Мне как начальнику это и на будущее...