— Можно не считать, — сказал он гундосым голосом. — Как договаривались, мадама, — рубли к рубли. А вы, мадама, к вечеру дом очищайте. И шурум-бурум остается зидесь, да?

— Уйдем, Ваня, уйдем, — закивала мать и стала сбрасывать деньги в передник. — Постели свои возьмем лишь, одежду да книги с подарками отцовскими Игорек заберет.

— Подарки тоже надо мне, — заметил Ваня. — Фенюшке могут понравиться, когда пыридет ко мне в дом.

— Я заберу все, что считаю нужным, — сказал Игорь, по-отцовски пристукивая зубами.

— Теперь мой конытроль. — Ваня попятился к двери, высморкался еще раз и провалился в дверной проем. — Тридцать тыщи давал — рубли к рубли, конытроль буду делать. Фене подарки надо, чтоб довольна была.

Мать кивала, сбрасывая пачки денег в свой ситцевый передник.

— Ты, сынок, не очень с ним торгуйся, — попросила мать, направляясь вслед за Ваней. — Выйдет по-хорошему если, все у нас снова, однако, будет: и дом, и самовар, и аккордеон, и фотоаппарат... Дом наш же и выкупим. Он много отступных не возьмет. Две-три тыщи.

— Ладно, — угрюмо ответил Игорь, отступая в свою комнату, — заберу самое дорогое...

Через нагретые стекла окон на стены, на пол и кровать падали, изламываясь на углах, потоки предзимнего света. У оленей, вытисненных на покрывале его кровати, кажется, ожили глаза. А из большого радиоприемника «Восток» неслись ликующие звуки нахимовского марша. Как же это получилось, что все надо отдать какому-то Ване? За что?

Игорь подошел к этажерке и незряче провел рукой по корешкам любимых книг. «Сказки разных народов», четыре томика Лермонтова, «Путешествия и приключения капитана Гаттераса», подарок отца — «Рассказы о пограничниках», «Основы геологии», «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия», «Дети Горчичного рая», «Хлеб» Алексея Толстого, «Наполеон» академика Тарле и собрание сочинений Джека Лондона... Эти книги немало дали ему. Жалко будет расставаться с ними. Но отец дороже.

Мысли его были прерваны сильным стуком в окно. К стеклу с той стороны прильнула Люба. Нос ее сплющился белой лепешкой, а вокруг рта замутилось стекло.

— Игорь, — долетел ее приглушенный вскрик. — Уведи от нас Ксению Николаевну!

— Что? — не понял он. — Зачем уводить?

— Может быть плохо!

— Кому?!

— Отцу!

Он сообразил, что мать снова учудила, теперь уже, видно, с деньгами, и бросился из дому. Люба пристроилась за ним. На ходу объяснила, что Ксения Николаевна принесла к ним в фартуке деньги и для чего-то предложила часть Лукину.

— Что она сделала, Игорь! — выдохнула Люба ему в спину.

— Чокнулась! — заключил он, влетая на крыльцо лукинского дома.

Уже в сенях в нос ударил запах лекарства, припахивающего мятой. Между светлыми холщовыми портьерами, в просвете, Игорь увидел Лукина, одетого в «волшебный» халат. Он накапывал из пузырька в ложку лекарство и отчитывал мать Игоря, понуро стоявшую перед ним.

— Подумала бы сначала, Ксения Николаевна, головой своею прикинула, можно ли мне такое предлагать?! Да я сам преследую взяточничество.

— Господи, Дмитрий Гурыч, разум помутился, — со всхлипом отозвалась мать. — Думала Петру помочь поскорей.

— Я помогаю только в справедливом иске, Ксения Николаевна! — оторвал взгляд от капель Лукин. — И я ли не бился с Петром, чтобы он перестал размахивать дубинкой, а перешел на человеческий язык!

— Разве по-соседски так-то думать? — спросила мать, будто проталкивала в горле камень. — По-дружески?

— Это по-человечески! — ответил Лукин.

— По-человечески? — удивленно вскрикнула мать. — Да разве нормальные люди так ведут себя, как вы, Дмитрий Гурыч! Жену до чего довели своей человечностью! Другие хоть что-то с фронта привезли семьям, а вы хоть бы шалюшку захудалую! А вернулись — вытолкали больную на пургу: капуста обчественная, однако, дороже Софьи для вас была! И теперь вам друга не жаль! Судейство важнее! А забыли, кто дочу-то вашу пестовал, пока вы суды разводили?!

— Мам, прекрати! — Игорь кинулся в комнату.

Лукин круто развернулся, чтобы ответить. И вдруг его пышные брови криво разошлись от переносицы, а по лицу, как по тугой воде, ветер пробежал, оставляя рябь. Лукин выпустил ложку и пузырек, засунул правую руку под халат на груди, а второй пытался схватиться за что-то. Не удержался и осел на диван. Грозное лицо вдруг обмякло и стало как у ребенка, который сильно удивлен, что творится в груди у него.

— Папа! — Люба сама, как подрубленная, ударилась коленями об пол. — Сейчас я налью тебе капель... Только ты погоди, придержи сердце!

— Это так, — выдавил Лукин, — пройдет...

Он попробовал встать. Охнул и снова осел на диван.

— Да лежи, папа! — взмолилась Люба. — Сердце одно у тебя!

— А мы уйдем сейчас, уйдем... — мать отступила, комкая край передника. Неловко задела угол книжного шкафа — пачка денег выскользнула из передника и шмякнулась на пол, как скользкая рыбина.

Лукин вздрогнул, скосил глаза под ноги матери, но Игорь кошкой бросился к пачке и накрыл ее. Потом он поднял рубли и незаметно подал их матери. Она отвела взгляд, горько поджала губы и отступила за порог.

В барак перебирались, когда на город из распадков наползли сумерки. Вещи пришлось переносить на себе. Куликов по срочному делу выехал в тайгу на дальние прииски, а кроме него, никто теперь не мог помочь им с машиной. Правда, и вещей-то осталось у них немного. Самое необходимое, что можно было перенести на себе.

Они перенесли по одному узлу с постелями и посудой, по второму с одеждой да бельем. И еще раз Игорь вернулся за книгами и подарками отца. В конце концов Игорь отобрал все, что хотел, набил чемодан и взвалил его на плечо.

— Рубли к рубли! — обиженно кричал ему вслед Ваня. — Фенюшка придет, подарки ей хорошо будут!

— И так слишком уж, — огрызнулся Игорь, — а беду надо поровну делить!

Он вышел на улицу и оглядел кривую цепочку огней на берегу Витима. Острые штыри их отражений против барака достигали середины плеса. Вся остальная Подгорная отбрасывала клинышки меньше. Их новое жилье располагалось на самом берегу Витима. Барак был еще крепкий, и пустовала в нем всего одна квартира. Они с матерью и заняли ее, среднюю секцию, разделенную на кухню и комнату тонкой перегородкой. Но Игорь не сомневался, что жить они будут здесь недолго: следствие кончится благополучно — Васька найдется живой, и им дадут квартиру в итеэровском доме, где живет Куликов.

Игорь разогнался, как обычно, по знакомому тротуару и на углу Старательского переулка, под самым забором Лукиных, чуть не столкнулся с каким-то парнем. Был этот парень в кепке, надвинутой на брови, но приплюснутый нос выдавал Митьку Шмеля. Игорь уклонился к забору, но Митька шагнул наперерез.

Из переулка вышли еще три человека и стали у Митьки за спиной.

Игорь выронил чемодан, там что-то брякнуло.

— Следы заметаете, бандуреевское отродье? — процедил Митька.

Игорь нагнулся, чтобы подобрать камень, и тут перед носом мелькнул Митькин кулак.

Огни подпрыгнули к верхушкам гольцов. Игорь ударился о чемодан, повалился на забор и услышал треск планок ограды. Он видел, как трое парней двинулись на него. Добивать!

Игорь закрыл руками лицо. И вдруг кто-то кинулся из переулка наперерез Митькиным дружкам.

— А ну, перестаньте! — раздался Любин гортанный голос. — Вам не стыдно — четверо на одного, а? — Люба загородила собою Игоря и выставила кулаки. — Не ожидала я от тебя такого, Митя!

— А мы ему на дорожку, чтоб легче было бежать.

— Он не бежит, а переезжает, к вам же, на Подгорку! И только троньте еще его, с отцом моим дело иметь будете!

— Ладно, парни, — выдавил Митька. — Мы их по-другому прижмем. По-идейному! Землю грызть будут, когда мы Васькину жилу найдем!

— Будут, Мить, слово-олово!

Их сапоги забухали по хлюпающим доскам тротуара, и тогда Игорь вскочил, выломал планку от забора и рванулся за Митькой. Но Люба повисла на его плечах.