— Женщины во все времена освобождались от зачета, — пробормотал Гриша. — Всем девчонкам, которые заканчивали Европейские Астрошколы, в конце пятого курса автоматически присваивалось звание пилотов-стажеров. И так, насколько я знаю, и в других школах.

Помолчали. Пять лет учебы в Днепропетровской Астрошколе девушки наравне с ребятами обучались всем премудростям науки выживать. В любых условиях, несмотря ни на что. Но для девчонок это был, скорее, теоретический курс. Часов практики по выживаемости у девушек было гораздо меньше. Ни о каких антарктических полигонах девчонки слыхом не слыхивали, разве кто-то из парней мог им ненароком похвастаться. Весь цикл по выживаемости для девушек заканчивался на последнем курсе в апреле где-нибудь в отрогах Альп, где инструктора у них принимали пеший маршрут, а для ребят Альпы становились лишь предварительным этапом выпускного зачета. И уж совсем дико было предположить, что девчонок ни с того ни с сего вдруг, несмотря на многолетнюю отработанную методу преподавания, попытались забросить за сто световых лет.

— Ну? — сказал Юра.

Гриша очнулся.

— Я вот чего не могу понять, Заяц. Ведь ты был смертельно напуган, когда встретил меня в тамбуре. До такой степени, что готов был продырявить мне живот из бластера. А ведь ты отнюдь, прости меня, не трус.

Юра опустил глаза.

— А как бы ты чувствовал, если бы на тебя вдруг с дерева, — Юра запнулся… — Не знаю, возможно, в темноте они приняли меня за кого-то другого.

— За кого это?

— Понятия не имею.

— И что же произошло?

Юра покусал губу.

— Их было двое? Трое?

Юра Заяц наклонил голову, и стало заметно, что волосы у него на макушке, еще не успевшие просохнуть и влажные, в одном месте значительно темнее и слиплись сосульками. На какое-то мгновение, даже не секунду, долю секунды, Грише вдруг показалось, что он уже видел такую рану, в точности такую, на голове, причем совершенно недавно, но у кого? Рану на голове, вокруг какой-то лес, то ли плавни, кто-то идет куда-то. Фу ты, черт. Никогда раньше память у Гриши не давала сбой. Переутомился? Бесовская ночь…

— Видал?

— Чем это тебя?

— Можешь потрогать.

Гриша Чумаков осторожно раздвинул у Юры волосы на макушке.

— Ого…

— Ну, что там?

Некоторое время Гриша рассматривал неровные вывернутые края рубленой раны, опасаясь, что вот сейчас в глубине увидит желтоватую поверхность черепной кости, но, слава богу, ничего подобного не увидел.

— Тебе надо немедленно обработать рану. Сыворотка, антибиотик, хотя бы самая элементарная обработка. Пару швов надо наложить. Да парой тут и не обойдешься, пожалуй.

— Кость цела?

— Вроде бы.

— Успеется.

— С таким нельзя шутить, может быть заражение.

Юра словно и не услышал.

— Я вот о чем думаю: вряд ли экипаж «Сент-Мартена» был одним из последних в своем выпуске. — Юра перехватил Гришин взгляд. — Элементарная логика подсказывает. А ведь они даже не долетели до планеты.

Гриша задумался.

— Я, кажется, понял. Ты имеешь в виду по сравнению с нами? Но никто из курсантов не знает суммы набранных очков по выживаемости на предварительных этапах. Заканчивают они пятый курс первым номером или сороковым…

— Нет, не скажи, — возразил Юра. — Официальный рейтинг курсантов, конечно, держится в секрете, но всегда можно более пли менее точно сказать, кто есть кто.

— И что?

— Поверь мне, Гриша, что элементарная логика подсказывает, и я могу это подтвердить десятком фактов, что наша пятерка если и не самая первая в рейтинге восемьдесят девятого года, то одна из первых. Возрази, если это не так.

— И что из этого следует? Мне кажется, мы сейчас говорим о совершенных глупостях. Тебе рану надо зашить.

— Я не знаю, что из этого следует, но хочу узнать! Мы все силы положили, чтобы добраться до планеты, на которой нет зачетного звездоскафа. Нету! Зато есть колония одичавших землян и древний межзвездный транспортник. Это не может быть просто так!

— Твоя логика зашла в тупик. Давай, Заяц, я тебе лучше рану сейчас обработаю.

Юра пропустил это мимо ушей. Глаза его снова приобрели лихорадочный блеск.

— Слушай, Гриша, или ты сейчас же вспомнишь все, что касается твоего деда, о чем вы беседовали с ним перед зачетом, на что он просил обратить внимание во время сдачи…

— Или что?

— Гриша, ты обещал.

— Да, обещал, но мы не встречались с дедом перед зачетом! Последний раз мы виделись с ним на рождественских каникулах перед новым восемьдесят девятым годом.

— И о чем вы разговаривали с ним?

— О совершенно посторонних вещах. Пустяках…

Юрины губы искривил хищный оскал.

— И ни слова об Астрошколе?

Гриша подумал.

— Говорили о наступающем Рождестве, о последних успехах клоновой генетики, обсуждали некоторых преподавателей.

— А перед самым зачетом?

— Мы должны были встретиться, но перед самым зачетом он вынужден был спешно вылететь то ли на какой-то полигон…

— Куда это?

— Где-то около Полярного круга. Баффинова Земля, если мне не изменяет память.

— А кого из преподавателей вы обсуждали на Рождество?

— Ты хочешь услышать фамилию Поля?

— А что, разве о Поле вы не говорили?

— Разве что как об одной из самых колоритных фигур Днепропетровской Астрошколы.

Юра на минуту задумался. За круговыми экранами тихо лил дождь, периодически усиливаясь, изредка полыхали молнии, и тогда в их отсвете было видно, как чернота вокруг корабля глянцево струится. Раскаты грома доносились на исходе силы. Гроза бушевала где-то далеко.

— Юра, — сказал Гриша Чумаков, — давай я пока поищу, чем тебе можно обработать рану. И вообще… — Он хотел добавить «утро вечера мудренее», но Юра перебил его.

— Погоди. Постарайся еще раз вспомнить, о чем вы говорили с дедом перед новым годом.

— Тебе это кажется таким важным?

— Да. Он должен был тебе сказать что-то, дать какой-то намек, который ты смог бы понять только здесь.

— Но ведь дед мог и не знать, что наша последняя встреча не состоится и придется спешно лететь на этот полигон.

— Дед? Шеф информационного отдела? Куратор и прочая, и прочая?

Гриша уже раскрыл рот, чтобы сказать нечто вроде: Юра, у тебя паранойя, но вместо этого произнес совсем другое.

— Хорошо. Но я должен тебе сказать, что думал уже над этим бесконечное число раз с тех пор как мы сдали пеший маршрут в Альпах и начали готовиться к зачету. Наша встреча с дедом в мае сорвалась, и я попробовал рассуждать так же, как и ты сейчас. Но, поверь, я много раз прокручивал в памяти наш последний разговор и так и не нашел в нем ни какого намека. Но, изволь, для тебя я снова повторю.

— Изволь.

— Тем более что я отлично помню все детали беседы.

— Буду тебе очень признателен.

— К деду я приехал довольно поздно. Он меня встретил у крыльца. В доме кроме нас с ним никого не было, и весь рождественский вечер мы проговорили о наших родственниках дальних и ближних, дед вспоминал свою молодость. На следующий день началось потепление, погода испортилась. Утром был туман, потом пошел снег с дождем. Мы с дедом поехали в колумбарий на окраине, где похоронены мои прадед и прабабка, и на обратном пути он завел разговор…

— О зачете?

— Не то чтобы о зачете. Скорее, это были какие-то философские сентенции, которые к зачету имеют самое отдаленное отношение. А потом разговор незаметно перешел на вопросы генной инженерии и перспективы, связанные с изменениями свойств человеческого тела. Ты знаешь, дед может очень интересно рассказывать, но тут он постоянно сбивался на какие-то абстрактные философские дилеммы.

— О чем именно?

— Проблемы веры и знаний, добра и зла, продолжать?

— Продолжай, — кивнул Юра.

— До ужина мы едва успели обсохнуть, а за ужином мы говорили… Несколько лет назад в системе Канопуса потерпел аварию косморазведывательный звездоскаф, и мы говорили о новых данных, которые появились в связи с этим делом.