– Нет, – шепчет он. – Нет! Тони, пожалуйста…

А с белого фарфорового края ванны свисает рука. Свисает безжизненно. Тонкая струйка крови (РОМ) стекает со среднего пальца по безукоризненному ногтю и капает на кафельный пол…

Нет о нет о нет…

(умоляю тебя, Тони, ты пугаешь меня)

РОМ, РОМ, РОМ

(останови это, Тони, прекрати)

Мир темнеет.

В воцарившейся черноте гремящие звуки делаются громче, а потом еще громче, проникая повсюду, эхом отражаясь везде.

Теперь он распластался на полу в сумрачном коридоре, прижавшись к синей ковровой дорожке с беспорядочным переплетением черных силуэтов, вслушиваясь в приближающийся громыхающий шум, потому что Фигура уже свернула за угол и начала движение к нему, пошатывающаяся, источающая запахи крови и неизбежной смерти. В руке она держала деревянный молоток и размахивала им (РОМ) из стороны в сторону, описывая в воздухе зловещие полукруги и обрушивая его на шелковое покрытие стен, вышибая призрачные облачка штукатурки.

Иди сюда и получи по заслугам! Веди себя как мужчина!

Фигура приближалась – гигантская, вся пропахшая чем-то кисло-сладким; головка молотка с угрожающим шипящим шепотом рассекала воздух, а затем раздавался гулкий грохот, когда она врезалась в стену и выпускала из нее белую пыльцу, запах которой тоже явственно ощущался в воздухе. Маленькие красные глазки светились в полутьме. Чудовище уже нависло над ним, нашло его, вжавшегося спиной в голую стену. А люк в потолке был заперт.

Темнота. Перемещение.

– Тони, прошу, верни меня обратно. Тони, пожалуйста, пожалуйста…

И он действительно вернулся на край тротуара Арапахо-стрит. Его мокрая рубашка противно прилипла к спине, и все тело покрывал холодный пот. В ушах по-прежнему стоял оглушительный контрапункт гремящих и гулких звуков, а в нос теперь ударял запах мочи, потому что Дэнни невольно опорожнил мочевой пузырь. Ему все еще виделась рука, беспомощно свисавшая с края ванны, и кровь, медленно струившаяся по одному из пальцев – среднему, – и еще это необъяснимое слово, куда более страшное, чем остальные: РОМ.

Теперь сияло солнце. И все вокруг было реальным. За исключением Тони, стоявшего на углу в шести кварталах от Дэнни и казавшегося крохотной точкой, чей голос звучал тонко, высоко и ласково:

Будь осторожен, док…

В следующее мгновение он пропал, а из-за угла показался папин потрепанный красный «жук» и затарахтел по улице, покашливая голубоватым дымком выхлопных газов. Дэнни мгновенно вскочил с бордюра, принялся размахивать руками, пританцовывать и кричать:

– Папочка! Эй, папа! Привет! Привет!

Папа прижал «фольксваген» к тротуару, заглушил двигатель и открыл дверь. Дэнни бросился к нему, но потом застыл на месте, похолодев и широко распахнув глаза. Его сердце будто подскочило вверх и камнем застряло в горле. Рядом с отцом на пассажирском сиденье лежал деревянный молоток с короткой рукояткой, покрытый кровью с прилипшими прядями волос.

Но почти сразу он превратился в пакет из продуктового магазина.

– Дэнни! Что с тобой, док? Все хорошо?

– Да, со мной все в порядке.

Он подошел к отцу и зарылся лицом в подбитую овчиной джинсовую куртку, обнимая его крепко-крепко. Джек обнял сына в ответ, несколько удивленный.

– Эй, парень, да ты явно пересидел на жаре. Смотри, с тебя пот льет градом.

– Должно быть, меня сморило в сон. Я люблю тебя, папочка. Я так ждал тебя.

– Я тоже тебя люблю, Дэн. Вот, купил кое-что для дома. Как думаешь, ты уже достаточно большой, чтобы затащить это наверх?

– Конечно! Запросто!

– Док Торранс – самый сильный человек в мире, – объявил Джек и потрепал сына по голове, – у которого, правда, есть странная привычка засыпать прямо на улице.

Потом они вместе направились к двери, а мама спустилась, чтобы встретить их. Дэнни стоял на второй ступеньке и смотрел, как родители целуются. Они были рады видеть друг друга. От них исходила такая же любовь, как от тех юноши и девушки, что прошли по улице, держась за руки. Дэнни тихо радовался.

Бумажный пакет с продуктами – всего-навсего пакет с продуктами – хрустел у него в руках. Все складывалось прекрасно. Папа приехал домой. Мама любила его. Ничего плохого случиться не могло. И не все, что показывал ему Тони, непременно сбывалось.

И тем не менее страх угнездился в его сердце глубоко и неистребимо. Дэнни пугало то загадочное слово, что отразилось в зеркале его души.

Джек припарковал «фольксваген» напротив аптеки в торговом центре «Тейбл меса» и выключил зажигание. Снова задумался, не пора ли раскошелиться и заменить бензонасос, но в который раз убедил себя, что не может пойти на такой расход. Если маленькая машинка дотянет до ноября, ее так или иначе придется со всеми почестями отправить на покой. К ноябрю снег в горах ляжет выше крыши «жука»… Быть может, даже выше трех «жуков», поставленных друг на друга.

– Я хочу, чтобы ты подождал меня в машине, док. Куплю тебе шоколадный батончик.

– А почему мне нельзя с тобой?

– Я должен позвонить по телефону. Дело очень личное.

– Вот почему ты не стал звонить из дома?

– В самую точку.

Уэнди настояла на домашнем телефоне, хотя с деньгами было туговато. Она напирала на то, что, имея маленького ребенка, особенно такого, как Дэнни, подверженного периодическим обморокам, им никак не обойтись без связи. И мало того, что Джеку пришлось наскрести более тридцати долларов на установку, он еще и внес девяносто баксов залога, а это действительно стало ударом по семейному бюджету. И ведь до сих пор телефон не понадобился им ни разу. Лишь дважды кто-то ошибся номером.

– Тогда купи мне «Бейби Рут», ладно?

– Хорошо. Только сиди смирно и не играй с рычагом коробки передач, договорились?

– Да. Я буду рассматривать карты.

Когда Джек вышел из машины, Дэнни открыл бардачок и достал пять помятых карт из тех, что бесплатно раздавали на автозаправочных станциях: Колорадо, Небраска, Юта, Вайоминг, Нью-Мексико. Ему нравились дорожные карты. Он любил водить пальцем вдоль обозначенных на них трасс. Лично для него пять новых карт стали самым приятным приобретением после их переезда на запад.

Джек зашел в аптеку, взял батончик для Дэнни, газету и октябрьский номер журнала «Райтерз дайджест». Протянул девушке за кассой пятерку и попросил дать сдачу двадцатипятицентовиками. Сжимая мелочь в кулаке, направился к будке телефона-автомата, стоявшей рядом с аппаратом для изготовления ключей, и зашел внутрь. Из будки, сквозь три стекла, он мог видеть сидевшего в «жуке» Дэнни. Голова мальчика склонилась к картам. Джека охватила волна почти безысходного чувства любви, от которой на его лице появилось каменно-мрачное выражение.

Вероятно, вполне можно было сделать этот обязательный благодарственный звонок Элу из дома; он уж точно не собирался говорить ничего такого, что покоробило бы Уэнди. Но вмешалась его гордость. В этот период жизни он был склонен всегда прислушиваться к голосу собственной гордости, потому что, кроме жены и сына, шестисот долларов на чековой книжке и помятого «фольксвагена» шестьдесят восьмого года выпуска, гордость принадлежала к числу того немногого, чего он еще не лишился. Если разобраться, только она принадлежала ему одному, и никому больше. Даже банковский счет он делил с женой. Всего лишь год назад он преподавал в одной из лучших школ во всей Новой Англии. У него были друзья – хотя их состав заметно поменялся с тех пор, как он «завязал», – остроумные люди, в основном такие же преподаватели, которых восхищали его нестандартная манера общения с классом и стремление стать настоящим писателем. Еще шесть месяцев назад дела шли очень хорошо. Внезапно у них появилось достаточно денег, чтобы начать понемногу откладывать впрок и завести сберегательный счет. Когда он выпивал, денег вечно не хватало, пусть в барах за него частенько расплачивался Эл Шокли. А теперь они с Уэнди даже начали робко обсуждать возможность подыскать себе жилье попросторнее и внести примерно через год первый взнос. Пусть это будет старый фермерский дом, на ремонт которого потребуется шесть или семь лет. Разве это проблема? Они еще так молоды, черт возьми! У них полно времени.