Долго рассказывать, как мы скитались по Армении, не нашли там помощи и обратились на север, в сказочную для меня Колхиду, там, в городе Диоскурия, мы зимовали. У меня было немало времени изучить эту землю, из-за Фасиса приходили вести о том, как римские войска ведут тяжёлую войну с иберами и албанами, им потребовалось несколько месяцев, чтобы сломить сопротивление этих многочисленных народов. К лету они вторглись в Колхиду, но мы покинули её ещё весной, отправившись на север.
Митридат словно обрёл второе дыхание, новую какую-то веру, именно из-за этого я осталась с ним, он много говорил о новой войне, грандиозном походе через Скифию, Фракию и Кельтику в саму Италию, и, казалось, что это осуществимо. Путь через Кавказ был изнурителен, пришлось сражаться с варварским племенем, зовущим себя ахейцами, впрочем, никакого родства у этих дикарей с эллинами не может быть, за горами же лежала мятежная страна. Дело в том, что один из многочисленных сыновей царя, Махар, к тому времени провозгласил себя правителем Боспора и закрепился в Пантикапее, против него предстояло обратить оружие, однако всё закончилось довольно быстро. Махар бежал от отца в Херсонес, однако это не привело к сдаче всех наших врагов, и Пантикапей пришлось штурмовать, как и ряд других крепостей. Я сама вызвалась в один из штурмовых отрядов для Пантикапея, мы поднимались под плотным градом снарядов, укрытые щитами, тогда я получила два ранения в плечо и спину, но снискала и славу, одной из первых ворвавшись на стену. Там был умерщвлен и другой изменник из царской семьи, Ксифар, Махар же был осаждён нами, но покончил с собой, так Боспор вновь вернулся под власть Митридата.
Уже укрепившись на Боспоре, мы пережили страшное землетрясение, какого ранее там не видали. Многие крепости осели, улицы обратились в руины, даже поля оказались расколоты трещинами в земле и не могли быть обработаны, людей же погибло неисчислимое множество. Во многом, именно из-за этого люди потеряли веру в царя, ведь сами боги показывали, что время его закончилось...
- Да, я слышал, что дрожь земли ощущалась и в Элладе, кое-где даже произошли обрушения, и море волновалось, - сказал Александр, всё это время не сводящий глаз с Зены, что представала в его воображении сарматской всадницей, играющей ослепительным бликом копейного острия.
- Это было великое горе. Удар застал меня на открытом месте, Ксанф, как и другие кони, лёг на землю, и я лежала рядом с ним, слышала, как люди молили богов, но сама особо не страшилась, ибо верила в защиту отца. Потом на улицах Пантикапея мы пытались спасти кого-нибудь из-под руин зданий, я с отрядом разбирала завал на месте школы, но живыми удалось достать лишь двоих учеников, остальные погибли.
- Расскажи о Митридате как о человеке, - попросила Габриэль. - Слыша о нём, как и о многих других славных людях, мне всегда хочется узнать не только о великих делах, но и о том, какими они были сами по себе. Ты близко его знала?
- Ну, это не так просто сказать, насколько мы хорошо узнали друг друга. С одной стороны, я не принадлежала к числу его близких друзей, и познакомилась с ним уже на закате его жизни, когда страсть в нём начала угасать, как к женщинам, так и к сильной дружбе. С другой же стороны, он не сомневался в моей верности, и я могла свободно присутствовать на собраниях самых доверенных командиров, он всегда был внимателен к войску, и много общался с нами, тренировался на виду солдат. Один на один царь со мной о каких-то личных делах никогда не говорил, но иногда он собирал близких и не очень друзей, на пиру ли или просто у костра после охоты, и долго рассказывал что-то, строил планы. После Зелы и я стала гостем таких собраний, делила трапезу с детьми царя, наложницей его Гипсипилой, что изображала из себя воина, военачальниками и знатными пиратами, послами варварских народов. Из детей Митридата мне более всего приглянулся Фарнак, достойный преемник отца, человек храбрый и решительный, да Клеопатра, отчаянная девушка, что потом с горстью воинов выдерживала осаду в Фанагорее.
Так вот, царь собирал нас и долго говорил, особенно любил обращаться к тем из нас, кто был молод, вспоминая о многих трудах жизни своей. Он рассказывал, как боги заботились о нём, посылая спасение, как ещё ребёнком он избегал яда и козней своих противников, хотя и не говорил нам, что за всеми этими попытками стояла его собственная мать. Обладая хорошей памятью, он припоминал свою жизнь изгнанником, когда же жар вина охватывал его, особенно в последние пару лет царствования, он сокрушался о многих несчастиях в жизни своей, о том, что в двадцать лет ему пришлось казнить брата, потом же он потерял многих сыновей и жён, нежных сестёр своих, иные же предали его, и вновь он проливал родную кровь. Впрочем, такое бывало не часто, обычно он обращался к славным моментам прошлого, говорил о своих победах в Колхиде и на Кавказе, о дерзком путешествии по римской провинции Азии, о том, как он встретился на переговорах с каппадокийским царём Ариаратом, и этот царёк попытался ударить его при разговоре кинжалом, но попал в панцирь, тогда уже сам Митридат уложил его замертво своим кинжалом прямо на глазах вражеского войска.
Он полюбился мне своим благородством, твёрдостью на раз выбранном пути, хотя, и печально было видеть, как судьба наносит ему удар за ударом. Впрочем, я хотела бы сегодня завершить свой рассказ, поэтому доскажу вам конец этой истории.
Итак, мы готовились, не взирая ни на что. В войско записывали рабов и всякий пришлый сброд, налоги увеличились многократно, ковали оружие, собирали лошадей, прибывали послы от многих народов - фракийцев, бастарнов, кельтов, сарматов, что говорили о новых военных кампаниях. Катастрофа была практически неизбежна, как я сейчас понимаю, но тогда мы жили лишь предвкушением похода, приходили хорошие новости от многих племён, скифы уже доставляли и военные отряды. Пожар вспыхнул поначалу в Фанагорее, местные эллины восстали против насилий варварского гарнизона, и люди царя не смогли удержать акрополя, потом от нас отпали и другие эллины - Херсонес, Феодосия, Нимфей. Здесь я впервые серьёзно разошлась с Митридатом, ибо поддержала эллинов, своих единокровных, а не варваров, ради призрачной цели похода я не желала, чтобы эллинский народ оказался в рабстве. Тогда я уже командовала отрядом в шестьсот человек, ибо опытных начальников у него осталось мало, однако царь не снял меня, да и наказывать мятежников сил уже не было.
Совсем незадолго перед днём выступления произошло неизбежное. Потом говорили, что Фарнак давно уже хотел остановить отца, губящего родное царство ради безумного желания ворваться в Италию, что он предпочёл судьбу своего народа родственным чувствам, пожалуй, я готова поверить в это. Переворот произошёл быстро, Фарнак в одну из ночей перетянул на свою сторону римских перебежчиков и многие отряды понтийцев, утром они поднялись в вооружении и с победным кличем двинулись на дворец, их поддержали почти все остальные, из стремления или страха, скоро и флот поднял крик. Мои люди, ночевавшие в лагере, тоже переметнулись, я же сама тогда была в крепости и выехала навстречу мятежникам вместе с царём, надевать доспехи не было времени, но оружие я прихватила.
Мне и сейчас сложно сказать, почему я сделала то, что сделала. Его телохранители почти сразу пустили коней к войску и мирно останавливались, показывая, что верны Фарнаку, тысячи людей смотрели на меня, кожу кололо словно острыми иглами, и тогда я ударила коня по бокам и двинулась от царя. Я не смотрела на него, просто отъехала в сторону, опустив копьё вниз, за моей спиной кто-то нанёс смертельную рану царскому коню, верные и предавшие коротко схватились, но на самого царя никто меча поднять не посмел. Потом я уже особенно не следила за происходящим, знала, что они штурмовали крепость, а он отпустил от себя всех и принял яд, но не умер, лишь удар меча положил конец удивительной его жизни...
Не знаю, каково вам это слышать, ибо вы представляете меня героем богоизбранным и исполненным чести, но я предала его в тот день. Могу сказать, что смерти я не боялась, просто чувствовала, что судьба моя более не связана с ним, что мне надлежит идти дальше, это, конечно, не меняет того, что я просто темна душой и зло творю. Я не давала клятвы быть с ним до смерти, но всё же чувствую вину, и это тяготит меня до сего дня, знаю, что никогда не оставит...
