— Всего Вам хорошего! Всем Вам! — сказал Минкон, и мы попрощались с ним.

— И даже Тебе, маленькая, соблазнительная, порабощенная Фэйка, желаю всего хорошего, — улыбнулся он.

— Спасибо, Господин, — поклонилась она. — И я тоже желаю Вам всего хорошего.

Наёмник обернулся и сделал знак охраннику. Тот приблизился и Минкон заговорил с ним, как если бы мы были ему совершенно незнакомы, неизвестны ему, и только что выведены из Сэмниума.

— Помести этих гражданских вместе с другими, — приказал он. — И вместе с им подобными выставь вон из города.

— Пошевеливайтесь, — буркнул наш конвоир, вставая позади нас, и подталкивая своим копьем. — Туда. Двигайтесь к остальным.

— Не сопротивляйся, — предупредил я Хурту.

— Да ладно, — согласно кивнул он.

— Ой! — внезапно вскрикнула Фэйка.

Охранник, очевидно, решив поразвлечься, дотронулся до неё наконечником своего копья, скорее всего просунув его между ног рабыни и двинув вверх, пощекотав внутреннюю поверхность её бедра.

Когда мы проходили мимо другого солдата, девушка вскрикнула снова. Этот приподнял подол её короткой туники остриём своего меча, видимо решив полюбоваться её бёдрами.

Мы как раз подходили к многочисленной группе горожан.

— Господин, — позвала меня Фэйка.

— Да, — бросил я.

— Пусть это будет Ваша, — попросила она.

Я присмотрелся к ней. Трудно был не заметить, что внимание, которое она получила, весьма возбудило девушку. Беспощадный металл оружия мужчин, коснувшись кожи её ног и живота, пробудил потребности рабыни. Внимание, что она получила, иногда называются нежностью стали господина, особенно в тех случаях, когда оружие касаются тела рабыни. А ведь она провела ночь в одиночестве, на цепи, ожидая, когда за ней придут, сверят её товарный номер и заберут.

Она отвернулась от меня, и вздрогнула, услышав шорох моего клинка покидающего ножны. Она выпрямилась в струну и напряжённо ждала. Как она была соблазнительна в этот момент! Я выждал нескольких мгновений, а затем легко коснулся её, медленно провёл мечом вверх по бедру, приподнимая подол, и давая ей почувствовать свежий ветерок на своих прелестях. Спустя некоторое время, когда я счёл нужным, я отдёрнул остриё, позволяя ткани упасть на прежнее место.

— Пожалуйста, Господин, — взмолилась рабыня.

— Возможно, сегодня вечером, — пообещал я.

— Замечательно, — послышался грубый мужской голос. — А теперь, двигайтесь!

Я вложил меч в ножны и, вместе с Хуртой и Боадиссией, в сопровождении возбуждённой Фэйки, смешавшись с толпой горожан, отправился по Авеню Админиуса к большим воротам Торкадино.

— Как же это должно быть ужасно, быть рабыней, — сказала Боадиссия, — и быть обязанной подчиниться любым мужчинам, чего бы они от неё не захотели.

Я промолчал.

— Разве Вы так не думаете? — пристала она ко мне.

— Что Ты имеешь в виду? — решил уточнить я.

— Я про касание тела рабыни их сталью, — пояснила она, — как это сделали с нашей бедной маленькой Фэйкой.

— Что-то я не замечал раньше, чтобы Ты настолько заботилась о ней, — сказал я.

— Ну, она же твоя очаровательная маленькая глупенькая рабыня, — снисходительно улыбнулась Боадиссия.

Фэйка, шедшая позади нас, даже задохнулась от возмущения. Она, между прочем, была, конечно, прежде чем оказалась в ошейнике, свободной высокородной женщиной города Самниума. К слову сказать, в действительности это, то же самое что и «Сэмниум», просто в диалектах западных прибрежных народов оно произносится именно так, как я здесь написал. Его изначальное значение, скорее всего — «Место для собраний», а его применение к зданию, или залу для сбора советов является его развитием. Конечно, с точки зрения образованной Фэйки, это Боадиссия выросшая в лагере аларов, была немногим лучше, если вообще лучше, простой варварки.

— Ты что-то там сказала, Фэйка? — полюбопытствовал я.

— Нет, Господин, — быстро и кротко отозвалась она.

Моей женщине не хотелось быть избитой.

— Касание голого тела рабыни сталью, помогает ей понять, что она подчиняется рабовладельцу во всех вещах и полностью, — объяснил я.

— Полагаю, что Вы правы, — кивнула Боадиссия.

— Вообрази, что сталь касается твоего тела, — предложил я, — особенно, представь, что возможно, Тебе, связанной или закованной в цепи, приходится ждать этого, знать, что это вот-вот должно произойти, и что Ты должна подчиниться этому прохладному жестокому прикосновению, его суровой нежности.

— Да, возможно, — тревожно сказала Боадиссия, передёрнув плечами.

— Иногда от такого прикосновения рабыни смазываются намного быстрее, чем без оного, — заметил я.

— Смазываются? — переспросила девушка.

— Да, — подтвердил я.

— Какое неприятное выражение, — поморщилась она.

— Нисколько, — усмехнулся я. — Скорее наоборот, интимное, замечательное, возбуждающее, сочное выражение. Он точно описывает, как её тело готовится к использованию.

— К использованию! — задохнулась девушка.

— Конечно, — кивнул я. — Она же — рабыня.

— Ну да, верно, — согласилась Боадиссия.

— А интимный и волнующий запах сопровождающий такое смазывание, аромат беспомощной, возбужденной женщины, готовой к использованию владельцем, необыкновенно стимулирует мужчину.

— Даже не сомневаюсь, — пробурчала она.

— Таким образом, — продолжил я, — довольно обычным делом является то, что после такого прикосновения, «нежности стали господина», рабыня, уже теперь понимающая свою чрезвычайную беспомощность и власть владельца, свою полную зависимость от его милосердия, и его полное и абсолютное над ней доминирование, отдаётся ему быстро и сладострастно.

— Я поняла, — сказала она, и мимолётно вздрогнула.

Мы шли по Авеню Админиуса, смешавшись с колонной из приблизительно двухсот или трёхсот человек. Мы находились в трети длины колонны от её хвоста. Это показалось мне удачным положением. Я полагал, что если какие-либо охранники, получившие приказ наблюдать за выходящими из города, или возможно даже досматривать выходящих, а то и искать конкретно нас, учитывая количество беженцев, могли бы несколько ослабить внимание и стать немного менее прилежными в своих усилиях, к тому времени, когда добрались бы до нас. А, не обнаружив нас и видя в поле зрения конец колонны, у них мог проявиться некий взрыв компенсационного энтузиазма.

Мы уже миновали ряды висельников. Признаться, я не был расстроен тем, что они остались позади. Мы продолжали медленно двигаться вдоль проспекта к большим воротам. На тротуаре у стены одного из домов на коленях стояла нагая рабыня. Руки девушки, скованные цепью за её спиной были прикованы к рабскому кольцу, вмурованному в стену. На её шеё висела табличка, на которой имелась надпись: «Для свободного пользования». Стоило нашим глазам встретиться, как она стремительно опустила голову.

— Пошевеливайтесь, — недовольно буркнул конвоир.

Таких женщин, часто выставляют в качестве удобства для горожан, и для поддержания порядка в городе. Хотя, бывает и так, что рабыню приковывают таким образом ради наказания. Но, учитывая текущую обстановку в городе, последнее казалось мне маловероятным.

— Что за шлюха, — возмутилась Боадиссия.

— Хорошенькая, — заметил я. — И свободная для пользования, к тому же.

— Мне не хотелось бы, чтобы их выставляли подобным образом, — заявила девушка.

— Но Ты же не возражаешь против общественных питьевых фонтанов? — поинтересовался я.

— Нет, конечно, — ответила она. — Но это же совсем другое.

— Правда? — усмехнулся я.

— Конечно, — сказала она. — И вообще, мужчины — животные, и увидев таких женщин, они могут возбудиться. Безопасность свободных женщин может оказаться под угрозой.

— Как раз таки, нахождение этих женщин на улицах гореанских городов, особенно в напряжённые времена, имеет тенденцию сохранять свободных женщин в большей безопасности, — пояснил я.

На этот раз Боадиссия промолчала, видимо задумавшись.