— Всё, теперь мы готовы, — сообщил я Минкону и, повернувшись к Фэйке, бросил: — Можешь встать.

— Иди, встань позади фургона, — скомандовал Минкон Туле.

Я накинул верёвку на шею Фэйки и, также как и вчера, привязывал её к борту фургона.

— Будет ли необходимо приковать Тебя цепью? — спросил Минкон у Тулы.

— Нет, Господин, — ответила рабыня.

— А вот это уже мне решать, — объявил он и, взяв из кузова фургона цепь, ту самую на который она провела ночь у колеса повозки, тяжёлым замком закрепил её на шее девушки.

Второй конец цепи возница зафиксировал висячим замком на крепком центральном кольце на задке своей повозки. Теперь Тула будет идти вслед за фургоном, прикованная к нему за шею.

— Да, Господин, — признала она, улыбаясь и опуская голову.

Хурта забросил свои вещи в фургон. Среди них был и тяжёлый, однолезвиевый аларский боевой топор. На диалекте аларов, если это кому-то интересно, этот особый вид топора называется «франциска». Кстати, те, кто близко познакомился с ним и научился его бояться, этот топор часто называют тем же именем.

Я решил, что будет разумно пройтись некоторое время пешком. Просто мне показалось, что на фургонном ящике мне, Хурте и самому вознице будет тесновато.

— Нно-о-о! — понукнул Минком своего ящера, одновременно левой рукой встряхивая поводья, а правой стегая тарлариона по спине своим длинным гибким кнутом.

Услышав резкий хлопок кнута, Тула непроизвольно вскрикнула, а Фэйка вздрогнула. Обе рабыни уже имели некоторое представление о том, чем заканчивается этот звук. Безусловно, пока только Тула на деле почувствовала, что такое удар тарларионовым кнутом, и признаться, я не завидовал её знанию. Но, с другой стороны, Фэйка познакомилась с пятиременной гореанской рабской плетью, обычно используемой для наказания женщин и исправления их поведения. Так что, обе они знали, что мог означать резкий звук остановившейся на теле плети, по крайней мере, с точки зрения рабыни.

Фургон покачнулся и, неровными рывками начал подъём к дороге, вздрагивая каждый раз, когда колеса наезжали на камни или попадали в колеи, оставленные колёсами других повозок.

— Тормози! — крикнул я Минкону, внезапно заметив кое-кого, когда мы уже подъехали к краю дороги.

Возница натянул поводья, останавливая недовольно захрапевшего тарлариона. К нам торопливо подошла свободная женщина, доселе стоявшая на обочине.

— Я не знала, где Вас искать, — сказала она. — Но знала, что Вы пойдете в этом направлении, поэтому ждала у дороги.

— Ты что, знаешь эту женщину? — поинтересовался Минкон.

— Знаю, — проворчал я.

Минкон торопившийся выехать на дорогу, нервно сжимал в руке свой тарларионовый кнут. Будь эта женщина просто ещё одной нищенкой промышлявшей вдоль дороги, он бы просто смёл её со своего пути ударом кнута.

— Ты сегодня в платье, — заметил Хурта.

— Да, — кивнула она.

— И как же Тебе удалось освободиться? — поинтересовался парень.

— Никак, — густо покраснев, призналась она. — Сама я не смогла. Я была абсолютно беспомощна.

Хурта с интересом рассматривал её, ожидая продолжения.

— Меня освободил Генсэрикс этим утром, — сообщила она.

— Вообще-то, здесь свободная женщина, — шёпотом напомнил я Фэйке, а когда она поспешно встала на колени, добавил: — Голову к земле.

Рабыня тут же уткнулась лицом в землю. Позади фургона, напуганная Тула, немедленно последовала её примеру. Обе, кое в чём, а особенно Тула, пока были плохо знакомы с ошейником. Обеим ещё предстояло узнать то, чем они были ничем с точки зрения свободных людей.

— Ты теперь носишь платье, — повторил Хурта.

— Да, — кивнула она и, заметив, что он продолжает рассматривать её, спросила: — На что это Ты так уставился?

— На Тебя, — усмехнулся он.

— С чего бы это? — полюбопытствовала девушка.

— Да просто, никогда прежде не видел Тебя в платье, — пояснил он.

— Ну и что? — уточнила она.

— Да ничего, — ответил он. — Как-то, несколько удивлен, увидеть Тебя в этом.

Действительно, Боадиссия на этот раз была не в мехах и коже. Сегодня на ней было простое, шерстяное, коричневое, подпоясанное платье по щиколотки длиной, с широкими рукавами, обычного среди женщин аларок фасона. Она была подпоясана в манере весьма распространённой среди женщин народа фургонов. Концы длинного пояса туго затянутого на талии скрещивались на спине, перекидывались через плечи девушки, ещё раз пересекались спереди, между её грудей, и снова возвращались к её поясу, где были завязаны ближе к бокам её тела. Даже оставаясь свободными, аларки со всей очевидностью напоминали своим мужчинам, что они — женщины. Этот аксессуар был весьма прост, но не лишён привлекательности. Он ничего не открывал, но при всей его кажущейся скромности, вероятно, вызывал у мужчин дикое желание развязать его. Однако, Боадиссия, по-видимому, пока не осознала этого. Похоже, что с её точки зрения она сделала не что иное как оделась в стиле привычном среди женщины аларок. Но даже если и так, мы не могли не отметить произошедших с неё значительных изменений. Кстати, также, как и вчера вечером на её поясе имелся кинжал.

— Я наделена правом одеваться подобным образом, — заявила она.

— Конечно, но тогда Ты — женщина, — заметил он.

Она лишь зло посмотрела на него, но ответить не соизволила.

— И так, Ты — женщина? — спросил Хурта.

— Да, — сердито сказала она. — Я — женщина!

— Ну, в таком случае, ношение тобой женского платья вполне уместно, — согласился он.

— Возможно! — буркнула девушка, бросив на него сердитый взгляд.

— И когда же Ты вдруг обнаружила, что являешься женщиной? Уж не вчера ли вечером? — полюбопытствовал парень и, видя, что отвечать она не собирается, добавил: — Да, несомненно, это произошло вчера вечером.

Потом, посмотрев на бешено сжатые маленькие кулачки Боадиссии, он спросил:

— А здесь Ты что делаешь?

— Я хочу идти с Вами, — заявила она, опустив голову.

— Мы уже должны быть в пути, — раздражённо проворчал Минкон, глядя, как другие фургоны выезжают из лагеря и, огибая нас, преодолевают небольшой подъём и выкатываются на камни Генезианской дороги.

Две наших рабыни всё ещё стояли на коленях, опустив головы до земли. Им никто так и не дал разрешения изменить их позу.

— Для Тебя было бы лучше оставаться в безопасности внутри круга фургонов, — заметил Хурта. — Вне его пределов, лежит огромный внешний мир. Ты даже представить себе не можешь того, что может с Тобой здесь случиться.

— Я не боюсь, — заявила она.

— Тебя даже могут убить, — предупредил Хурта.

— Я не боюсь, — повторила Боадиссия.

— А ещё Тебя могут поймать, и заковать в цепи, — напомнил Хурта.

Он даже не стал в открытую упоминать ужасающее слово «неволя», проявив некую тактичность. Всё же она была свободной женщиной. Пока.

— Вот этого, я действительно боюсь больше всего, — призналась она. — Это было бы судьбой, в тысячу раз худшей, чем смерть.

Спина Фэйки, стоящей на коленях у моих ног, заходила ходуном. Всё так же уткнувшись головой в землю, она из всех сил сдерживала себя, чтобы не выпустить наружу весёлый смех. Я слегка пихнул её, боковой стороной стопы, давая понять, что ей стоит помалкивать.

— Оставайся с фургонами, — сказал Хурта.

— Нет, — упёрлась Боадиссия.

— Ты довольно симпатична, — заметил он.

— Не надо меня оскорблять, — попросила она.

— Интересно, на что Ты была бы похожа, раздетая, и заклейменная, в стальном рабском ошейнике? — задумался парень.

— Пожалуйста, Хурта!

— Как Ты думаешь, у Тебя получилось бы ублажить мужчину? — спросил он.

— У меня нет никакого интереса к ублажению мужчин, — заявила она.

— Но сама-то Ты как думаешь? Смогла бы? — поинтересовался он.

— Понятия не имею, — сердито ответила Боадиссия.

— Спорим, что в ошейнике, и под плетью, Ты сама изо всех сил будешь стараться научиться делать это, и быстро и хорошо, — усмехнулся Хурта.