- Спасибо, хозяин,- сказал учитель.- Да гостить нам долго некогда. Нам до Шаманки надо добраться, до Урочина. Кажется, есть такой хуторок на Шаманке?

- Да, есть-стоит там Урочин. Там одна чабанская семья-бригада живет. Очировы.

- Всего одна семья?

- Да. Правда, живет с ними одна старуха-бабушка, старая-престарая, девяносто лет. У Очирова живет. Говорят, дальняя его родня. И еще говорят, она мать какого-то большого партизана…

- Вот это здорово! - радостно воскликнул Георгий Николаевич, поднимаясь на крыльцо.- Это хорошая весть, товарищ Гасалтуев.

Хозяин снова улыбнулся и закивал головой:

- А-а, хорошо!.. Ну, проходите в чум, то есть в дом. Садись, отдыхайте… Жены нету - уехала в Сахули. Вот мои батыры спят.- И он показал рукой на никелированную железную кровать, где спали двое мальчиков примерно лет трех и четырех.

Потом с большим чайником юркнул обратно во двор, побежал к сараю, в котором размещалась кухня, видимо намереваясь сварить для гостей чай.

Обстановка в доме была довольно богатая. Дубовый с зеркалом гардероб, такой же фанерованный комод, высокий буфет, радиоприемник, ножная швейная машина, круглый стол, покрытый вышитой скатертью, в углу еще один стол - кухонный, на стенах репродукции с картин известных мастеров, вырезанные из журналов, а также кипа газет, наколотых на длинный гвоздь, торчащий в стене.

- В чуме у вас кто живет? - спросил учитель, когда остался в доме вдвоем с Гасалтуевым.

- Да никто не живет. Батыры мои играют. Просто привычка, что ли, поставили - и стоит. Как музей. Раньше наш народ в таких чумах жил,- отвечал Гасалтуев, потом сказал ребятам: - Вы, однако, не видели чум эвенов? Сходите, смотрите…

Ребята побежали туда, заглянули в дверь и вошли в чум. Там лежали разные ящики, а на них и прямо на земле - всевозможные игрушки, игрушечные ружья, луки и стрелы…

- Однако, вы туристы? Поход делаете, да? - спрашивал между тем Гасалтуев учителя.

- Да. Поход по местам боевой славы. Как раз и добираемся до той старушки, которая в Урочине живет, у чабана. Янжима, кажется?

- Да, да, Янжима, Янжима! Она что тот ребенок малый- такая непонятливая. На старости лет человек становится так, будто бы в свое детство-младенчество вертается.

- Да, это бывает,-подтвердил Левский. И спросил: - А далеко отсюда до Шаманки?

- До речка Шаманка тринадцать километров, а до Урочина еще пять-шесть вверх по река.

- Итого восемнадцать или девятнадцать километров. Да, мы намного левее Шаманки вышли. А хотели выйти прямо на нее…

- Э-э, это не так просто новичкам да без проводника! Это мы, охотники, ходим-выходим без ошибки. Привыкли. С малых лет места знакомые. Вот недавно я ходил туда, на берег моря, за аршаном. Там, к северу от Большой речки, есть хороший целебный источник - аршан. Один мой близко знакомый старик из Сахули пьет-принимает этот аршан, лечится. И каждый раз просит меня: «Неси аршан, неси аршан». За это лето я уже два раза туда ходил-шагал. Э, дорога туда ой-ёй как трудная! Верхом на коне, на олень не проедешь. Тропа-зургэ нету, гора крутой, скала, камень, пропасть да ущелье. Еще ерник да бурелом. Ой-ёй, трудная дорога!..

- А не ваши ли следы в унтах или в ишигах видели мы на берегу Большой?

- Да, мои следы. Я в ишиге ходил.

- И еще следы там были. Кто-то в сапогах ходил. Кто бы это мог быть?

- Это не знаю. Кто ходил?.. Глядите, все ходят пешком. Сильно трудная дорога, ой-ёй, как!..

- Верно, дорога была нелегкая. Но у нас был проводник- егерь Горбачук.

- Горбачук?!

- Да, Горбачук. Вы знаете его?

- Ха! Как не знать! Такого паршивца кажный-любой, наверно, знает. Дохлая собака, далеко от него воняет! - выругался Гасалтуев, неожиданно изменившись в лице.- И как, зачем-пошто держат таких людей в заповеднике?!

Левский удивленно посмотрел на хозяина.

- Это такой барахло,- продолжал Гасалтуев,- по ошибке его земля носит… Хотя вы, учитель Левский, посторонний мне человек, все равно не худо вам это говорить. Ой-ёй, что он делал-вытворял со мной три год назад! Начальнику управления охотничье-промыслового хозяйства республики товарищу Артеменко жалобу на меня писал-накатал, будто бы Гасалтуев на территории заповедника соболей ловил-промышлял. Будто бы двадцать с лишним тушек ободранных обнаружил он в каменной дыре-пещере на Большой. Что это, мол, дело рук эвенка Гасалтуева и будто бы он, егерь, целый день гнался-бегал за ним на лыжах, да никак не догнал, не поймал его, браконьера. Вот какой он брехун-клеветник! И писал-то он жалобу с умыслом, поздно весной, когда никакой лыжни в тайге не найдешь, не увидишь. Какой хитрец! Это такое барахло, ой-ёй!.. Конечно, он ничего не доказал, показательства-доказательства у него нету, все белым ниткам шито. Совсем голенькие факты-макты. Гасалтуев не такой человек, не хапуга-браконьер. Он мало-мало закон знает. Промышляет за границей-рубежом заповедника, где тоже немало-много зверь - соболь баргузинский, драгоценный-дорогой. Но все же нехорошая тень-суудэр на мне, однако, осталась от его клеветы. С какой такой целыо, думаете, сделал он это? Это чтобы прибавить себе цену-славу, показать людям, начальству, что, мол, так и так, не зря тружусь-работаю, не зря соль-хлеб ем. Вот какая у него была цель-политика - и хотел на мне заработать, на моем шее-хузун, на хузун-шее честного охотника-эвена Гасалтуева. Не вышло! И не выйдет! А эти соболи… Я думаю-подозреваю, что они его самого, Горбачука, рук дело. Да, да, собственных его рук. Однако, он сам тихо-потихонько промышляет в заповеднике и сбывает соболя частным людям или же продает государству, ну, допустим, через какого-нибудь штатного охотника, я так думаю. Нет, с больной головы на здоровую валить, на невинных людях играть - это больше не сойдет, не выйдет! Дудки! В другой раз такое коварство-подлость Гасалтуев простить не будет! Вот так! - И Гасалтуев погрозил кому-то кулаком.- Ой-ёй, какой такой худой человек! Зря вы его проводником взяли. Такой никудышник все угодно мог сделать с вами. Нельзя доверяться таким людям. Да, нельзя, ой-ёй, как нельзя!..

- Но откуда мы могли знать, что он такой нехороший человек? Ведь сам директор заповедника прикрепил его к нам. А вы мне сейчас такое сказали, что… и верить трудно, и не верить тоже нельзя,- развел руками учитель.

Он чувствовал, что Гасалтуев человек прямой и честный.

- Да, конечно, я вас мало-мало понимаю. Трудно верить новому-первому человеку,-сказал Гасалтуев.- Но не будем больше говорить-толковать об этом… Лучше я сейчас принесу чай. Наверно, уже вскипел…- добавил он, поднимаясь со стула.- Э, я забыл спросить: где же он, этот ваш егерь-проводник? Наверно, с хребта ушел-удрал обратно? Конечно, он ни за что сюда не придет. С какими глазами-гляделками появится в моем доме? Ха!

- Проводиичок-то наш направление потерял,-усмехнулся Георгий Николаевич.

- Это Горбачук-то?! Направление потерял?! Ха!.. Вот это номер! Двадцать лет ходит-меряет эти горы и вдруг направление потерял… Ха-ха-ха!..- Гасалтуев расхохотался до того, что даже слезы появились па его угольно-черных глазах.

- Он вывел нас в распадок, где нет ни капли воды - ни речки, ни ключа,- оставил нас там кочевать, а сам пошел искать Шаманку… и исчез, до сих пор его нету…

- Вот! Что сказал-говорил вам Гасалтуев?! Ха! - торжествовал хозяин.- Он даже Шаманку не мог найти-самую большую речку по эту сторону дабан-хребта! Это очень и очень интересно-смешно.

- Слушайте, слушайте, товарищ Гасалтуев… Он один ночевал у верховья речушки, а что нас без воды оставил, забыл!.. Теперь мне ясно, что он попросту нас за нос водил… Но одно только непонятно: для чего он все это делал, для какой цели? То есть какую для себя выгоду, какую пользу он от этого получил? Вот это мне совершенно непонятно.

- Не знаю… А может, только потому, что злой он человек?.. Ох, мы так разговорились, что даже о чае забыли! Сейчас принесу,- проговорил Гасалтуев, выбегая на крыльцо.- Эй, ребята! - донесся его голос со двора.- Чай пить!