— Ты кто такой?

— Я? — Худой человек с длинными волосами поднял голову и сказал: — Я служащий библиотеки. В прошлом я исполнял… исполнял особые поручения Статистического управления гоминьдана… Но с этим давно уже кончено.

— Ну ты, вонючка! — сердито заорал Хэ Цзяньго. — Что значит «кончено»? Сегодня это не считается! Ты прихвостень идущих по ревизионистскому и капиталистическому пути! Буржуазные реакционеры замышляли измену, они хотели использовать таких, как ты, для того, чтобы сорвать наступление рабочего класса! Если бы не твои идущие по каппути покровители, тебя уже давно бы стерли в порошок! И ты еще не признаешь своей вины?

— Я виноват, я очень виноват! Я выполнял особые поручения. Мои преступления перед народом невозможно искупить…

Человек покорно сказал то, что требовали от него Хэ Цзяньго и стоявшая вокруг толпа. Он не посмел больше отпираться и лишь украдкой бросил взгляд на Бай Хуэй. Бай Хуэй увидела, какое у него злое лицо — желтое, без единой кровинки, вытянутое и напоминающее по форме подошву, с отвислыми щеками, прорезанными глубокими морщинами. Уголки его рта загибаются вниз, как у человека, привыкшего повелевать. Сразу видно, что негодяй! Но в этот момент на его лице были написаны только покорность, раболепие и страх.

«Он исполнял особые поручения, — думала Бай Хуэй, — был тайным пособником контрреволюционеров. На его руках кровь героев революции, его душа — куча черной, смрадной грязи». Бай Хуэй прежде видела в кино и на картинках омерзительных агентов по особым поручениям, и этот человек был одним из них! Она сердито крикнула:

— Ну ты!.. Признаешь свою вину?

«Агент по особым поручениям» опустил голову.

— Признаю, признаю. Я исправлюсь, искуплю свои злодеяния!

Он был сама покорность. Каялся он искренне или лицемерил — разобрать было трудно. Лицо Бай Хуэй стало совсем белым.

Хэ Цзяньго не хотелось тратить на него много времени, и он крикнул:

— Проваливай!

Чиновник по особым поручениям ушел. На его место встал седой широкоплечий, крепко сбитый мужчина в спортивных тапочках. На губах его чернела запекшаяся кровь.

— Ты кто такой? — спросил Хэ Цзяньго.

— Из стоящих у власти.

— Признаешь свою вину?

— Признаю. Я шел по ревизионистскому пути. Я подвергся критике революционных коллег по школе! — с готовностью ответил он тихим голосом.

— Проваливай! — прошипел Хэ Цзяньго.

Потом пошел третий, четвертый… десятый и, наконец, последний.

Это была женщина средних лет. Невысокого роста, полная, с растрепанными, уже начавшими седеть волосами, загорелым лицом, она была одета в синюю форму старого образца, измазанную землей на коленях и локтях. В отличие от тех, кто шел перед ней, она не опустила голову. Глядя прямо перед собой, она подошла и встала перед винтовкой Бай Хуэй.

Глаза Хэ Цзяньго заблестели. Почувствовав в этой женщине стойкого противника, он крикнул:

— Почему не опускаешь голову?

Женщина подняла на него большие черные спокойные глаза и посмотрела в упор на Хэ Цзяньго и стоявшую перед ней девушку с чистым, но холодным, как лед, лицом.

— Почему не отвечаешь? — строго прикрикнул Хэ Цзяньго.

— Ты из стоящих у власти? Не признаешь свою вину?

— Нет, товарищи, я народная учительница. Я невиновна, — сказала она ровным голосом, отчетливо выговаривая каждое слово.

Ответ учительницы ошеломил школьников. Такого они еще не слышали. Но перечить на собрании — только подливать масла в огонь. Вокруг раздались гневные голоса:

— Она не хочет быть чистосердечной, не признает вину!

— Это выпад против нас, это бунт!

— Упрямая! Раздавить ее! Пресечь ее реакционные поползновения!

Учительница не теряла спокойствия. Ее поведение могло показаться безрассудным. Она повторяла обступившей ее разгневанной толпе:

— Ошибки у меня, конечно, есть, и я готова услышать критические замечания коллег Но вины за мной нет. Я все делала для партии, для родины…

На глазах ее выступили слезы.

Хэ Цзяньго схватил за воротник упрямую учительницу и с силой потряс.

— Ну ты, вонючка! — заорал он. — Ты отравляла молодежь, растлевала молодежь. Хотела вырастить из нас ревизионистов! Я не позволю тебе своим поганым ртом оскорблять партию! Ты старалась ради гоминьдана, ради того, чтобы вернуть свой потерянный рай! — И он с размаху ударил ее.

— Я? Ради гоминьдана? Как вы можете?..

Она не договорила, из глаз ее покатились слезы, подбородок задрожал, и из разбитой губы потекла струйка крови. Хэ Цзяньго, приосанившись, крикнул толпе:

— Товарищи! Затесавшийся среди нас враг не хочет исправляться! Она не уступает! Точит нож на рабочий класс! Что будем делать?

В ответ толпа сердито загудела.

Конвоировавший учительницу щуплый школьник сказал:

— Она самая упрямая, самая реакционная в нашей школе. Как ни боролись с ней, сколько ни били — не хочет признать свою вину. И сегодня то же! Мы хотели пресечь ее реакционные поползновения, а она ни в какую не уступает!

Бай Хуэй слушала, сердито кусая губу. Перед ней стоял упрямый, на все готовый враг.

Темное лицо учительницы покрылось потом. Ее потерявшие блеск волосы спутались. От застывшего на ее лице выражения муки смотреть на нее было еще тяжелее. Бай Хуэй казалось в этот момент, что в мире нет лица отвратительнее. В сердце ее жарким пламенем полыхала ненависть.

Хэ Цзяньго вырвал у стоявшего рядом школьника винтовку и закричал:

— Сегодня ты у нас наверняка раскаешься!

Он в бешенстве замахнулся винтовкой. Не отшатнись те, кто стоял за ним, наверняка получили бы прикладом по шее. Шумно разрезав воздух, винтовка ударила учительницу по ногам.

Учительница рухнула на землю. Подтянув ноги, она стала потирать руками ушибленные места. Она не закричала, а только сказала Хэ Цзяньго срывающимся от гнева и боли голосом:

— Вы, вы не революционеры, а фашисты!

Бай Хуэй побагровела от захлестнувшего ее приступа ненависти. Шея, уши — все горело.

— Реакционерка! — закричала она. — Ты клевещешь на революцию, ты против революционеров!

— Бей, бей, бей до смерти классового врага! — подхватил Хэ Цзяньго.

Ярость школьников уже нельзя было сдержать. Кое-кто из них с размаху бил оземь деревянными винтовками, да так, что те с хрустом ломались. Хэ Цзяньго по-прежнему размахивал винтовкой над головой. Зажатая среди этих людей, Бай Хуэй выбирала момент для того, чтобы как следует ударить врага. Сзади кто-то потянул ее за рукав, но она не обернулась. Конец ее деревянного ружья врезался в голову учительницы чуть повыше левого уха, у виска. Почти сразу же из этого места полилась струйка алой крови… Еще миг — и другая деревянная винтовка ударила учительницу по плечу.

Из груди учительницы вырвался сдавленный стон. Ее черные глаза широко раскрылись, и ее взгляд задержался на Бай Хуэй. Этот взгляд как будто ничего не выражал. Словно вода в колодце — тусклая, холодная, неподвижная. Потом глаза учительницы закрылись, и голова с глухим стуком упала на землю.

Маленькая школьница рядом с Бай Хуэй невольно воскликнула:

— Убили!

Бай Хуэй словно током ударило.

Она испуганно затряслась, безотчетно отставила ружье. В это мгновение, казалось, все остановилось. Не осталось ничего, кроме тягостного недоумения. Что же случилось? До ее ушей донесся сердитый голос Хэ Цзяньго:

— Она притворяется мертвой! Притворяется мертвой, чтобы помешать нашему движению! Оттащите ее!

Бай Хуэй стояла, не смея пошевелиться, и смотрела, как несколько школьников тащили учительницу, повисшую у них на руках. Школьники медленно волокли ее по земле, словно большой и тяжелый плуг. Ноги учительницы мягко загребали землю. Ступни, врезаясь в почву, издавали режущий сердце шорох и оставляли за собой два неровных, прерывистых следа.

Взгляд Бай Хуэй внезапно упал на дуло ее деревянной винтовки. На нем висела капелька крови размером с горошину — свежей, липкой крови. Она в оцепенении смотрела на нее.