С того дня каждое утро и каждый вечер муж-коротышка выводил свою высокую жену, и они делали два круга по двору. Они передвигались с таким трудом и так медленно! Муж обеими руками поддерживал жену под локти, ему приходилось очень высоко поднимать руки, плечи его нелепо вздымались. Он очень старался, но нельзя было без улыбки глядеть на него. Высокая женщина не могла поднять безжизненную левую ногу и для того, чтобы сделать шаг, всякий раз дергала привязанную к ней веревку. Удивительное было зрелище — и скорбное, и трогательное. Обитатели большого дома невольно прониклись сочувствием к этой паре. И, встречаясь с супругами во дворе, стали приветливо кивать им головой.

Для высокой женщины не было большего счастья, чем находиться подле своего любящего супруга. Но и жизнь, и дух смерти были одинаково безжалостны к ним. Жизнь добила ее, смерть уволокла с собой. И маленький муж остался один.

После того как высокая женщина распрощалась с жизнью, судьба снова улыбнулась низенькому мужчине. Его реабилитировали. Он получил конфискованное имущество, ему возместили разницу в зарплате за все время после его возвращения. Только вот комнату, занятую женой портного, ему не вернули. Кое-кто из соседей еще присматривался к нему: не появится ли чего-нибудь нового в его жизни? Поговаривали, что в институте многие старались помочь ему жениться снова, как говорят, продлить струну, но он упорно отказывался.

— Знаю, что ему нужно, — заявила однажды жена портного, — вот увидите!

Ее лучшие дни были позади. Лишившись власти, она притихла, стала приветливо улыбаться всем. Как-то раз, сунув за пазуху фотографию красивой молодой женщины — это была ее племянница, — жена портного явилась в сторожку к низенькому мужчине. Усевшись, она, разглядывая обстановку, завела с этим «богатеем» разговор о женитьбе. Лицо ее расплылось в улыбке. Она разошлась вовсю, но вдруг заметила, что мужчина молчит и смотрит мимо нее. Лицо у него потемнело. Она обернулась: на стене, куда он смотрел, висела фотография, где супруги были сняты после свадьбы. Жена портного не посмела вынуть фотографию племянницы и поторопилась уйти.

Прошли годы. Низенький мужчина и по сей день живет один. По воскресеньям приводит к себе сына. А соседи из высокого дома, заметив одинокую низкорослую фигуру, вспоминают дела более чем десятилетней давности. Постепенно они вроде бы поняли причину его упорного одиночества.

Когда идет дождь, низенький мужчина, должно быть по привычке, несет зонтик высоко и немного отстранив от себя. Будто под зонтом оставлено место еще для кого-то. Место пустое — потому что в этом мире утраты невосполнимы.

Перевод Б. Рифтина.

Давно уже Мэн Дафа мечтал о неожиданном богатстве, от которого жизнь его, однообразная и трудная, вдруг ярко вспыхнула бы, как включенная электрическая лампочка, богатстве, от которого в его мрачной, грубой и неприглядной каморке в один миг появилось бы чего душе угодно; чтобы не думать о деньгах, чтобы каждый день иметь вдоволь вина и досыта пищи, а если не захочется больше готовить самому, то можно было бы отправиться в ресторанчик и пожирать там все блюда подряд, перемешивая их с кунжутной подливой, то соленой, то пресной; чтобы иметь несколько отлично сшитых костюмов, новые кожаные ботинки и хорошие часы; чтобы его приятели, благосостояние которых вызывало у него зависть, сами начали бы ему завидовать. Но откуда возьмется это неожиданное богатство? В детстве он лишился родителей, а родная тетка, с трудом вырастившая его, умерла в прошлом году от ревматизма. Наследства он не получил, не было у него родни, могущей уделить ему от своих избытков, и никто по отношению к нему не был ни добрым, ни щедрым. Все, что считают счастливой судьбой, было от него за горами и водами, так далеко, что и не дозовешься. Правда, как-то ночью, года четыре тому назад, он нашел на улице полпачки сигарет. И сигарет хорошей марки. Но только зажег одну и хотел затянуться, как усомнился, не отравлены ли они, и в конце концов забросил их подальше…

Вот так! А когда миновала та самая, всем памятная великая смута и настало время и в его отделе распределять велосипеды, именовавшиеся «бесхозными», он не без помощи людей приобрел венгерский велосипед марки «Чепел» за каких-нибудь сорок юаней. Это было, пожалуй, самое радостное, самое значительное событие в его жизни. Ну как у Наполеона, когда он с ограниченным числом солдат одержал великую победу под Аустерлицем. Но только у больших людей и радости большие, а у маленьких — и удовольствия маленькие.

При покупке велосипед был весь покрыт слоем пыли, лак отставал и был весь в трещинах — хорошо еще, что не было вмятин и почти все основные детали были в комплекте. Но мелких изъянов — сколько угодно: спицы переломаны на треть, обе покрышки — передняя и задняя — сохранились, но не хватало десятка винтов, не было крышки звонка. Видимо, на этот велосипед давно уже никто не садился, и когда его выводили, он скрежетал.

Докатив велосипед до мастерской, Мэн Дафа с помощью хорошего ремонтника промыл и промаслил машину до блеска, приладил все недостающие детали — и велосипед неожиданно совершенно преобразился: первоначально он был весь в грязи и ржавчине, но после промывки и смазки засверкал молниями, лаковые покрытия заиграли черным блеском, ясно проступила надпись «Чепел» на заводской марке — все стало почти как новенькое. А уж если велосипед стоял в полутемном помещении, его было не отличить от совершенно новой машины. И владельцы велосипедов, собравшиеся в мастерской, все говорили, что стоит эта машина не меньше восьмидесяти монет. Такая оценка заставила сердце его владельца прыгать от радости, и каждый день он, перед тем как погасить свет и отправиться спать, непременно зажигал фонарь, окидывал машину взглядом и потом уже засыпал необыкновенно сладко.

Но все проходит на этом свете — плохое и хорошее, малое и большое. Новая игрушка, едва попав в руки как желанное сокровище, вскоре примелькается и начинает выглядеть как нечто обычное. И Мэн Дафа вскоре задумался бы, что этот велосипед — всего только вещь, заставившая его истратить определенную сумму денег. А его счастливая судьба, о которой он и во сне не мог забыть, осталась где-то в далеких краях и все еще не показала ему из-за горизонта даже своей макушки. А эта машина на самом деле не больше как старый велосипед, владельцы же новых велосипедов мчатся, заполняя проезжую часть, и говорят между собой: что это там такое катит по улице? Пользуясь велосипедом каждый день, он через некоторое время почувствовал бы, что приобрел всего только несовершенное средство передвижения и что это никакое не событие в его жизни.

Ежедневные поездки на работу и с работы проходили по проспекту Освобождения. Проспект этот, прямой как стрела, прежде, полстолетия назад, именовался «Центральной улицей», он прорезал территорию четырех концессий: французской, английской, американской и германской. Сегодня же это была главная магистраль, соединявшая собственно город с двумя рабочими районами — Земляным городом и Чэньтанчжуаном. Каждый день в часы пик здесь образовывалась бурлящая река из неиссякаемых скоплений велосипедов и другого транспорта. Всякого рода звонки и гудки, резавшие уши, торопливые, подгоняющие людей, были голосом этой великой реки. Если какой-то экипаж вдруг вставал поперек дороги, он заставлял едущие сзади большие и малые машины разом остановиться, и вскоре образовывалась пробка этак на полчаса, и бесчисленному количеству людей приходилось в этот день каждому по своему разумению изыскивать способы оправдания своих опозданий. И все-таки искушенному водителю Мэн Дафа езда по этой дороге не доставляла особых затруднений. Он умел скользить и крутиться среди людей и экипажей наподобие вьюна в луже, вращая руль и изгибаясь всем телом, он пробивался вперед и мог даже поспорить в этом с велосипедистами-подростками, если только появлялось желание померяться с ними силами. Его надежный, послушный, быстрый венгерский велосипед позволял ему каждый раз, далеко опередив других, достичь перекрестка, ведущего к Земляному городу, и бросить гордый взгляд на оставшихся далеко позади задыхающихся битых полководцев.