— Нет, нет, я точно хочу сделать тебе подарок. Но сначала я прошу извинить меня: я тебя обманул, покупая у тебя велосипед. Ты — единственный человек, кого я обманул за более чем тридцать лет моей жизни. Ничего другого мне не оставалось, а по какой причине — скоро поймешь.

Человек слегка улыбнулся, и в улыбке его таилось что-то загадочное. Он поднялся, достал из шкафа нечто новенькое и прямоугольное и положил на стол. Мэн Дафа принял это сперва за настоящую драгоценность — вещь была разукрашена зелеными узорами и напоминала парчовую коробку, но, вглядевшись, понял, что перед ним несколько новых толстых книг.

— Что это? — Он не понимал, зачем перед ним положены книги.

— Сначала посмотри, — посмеиваясь сказал человек, и в его тоне и улыбке появилась прежняя теплота.

Он удивленно повертел в руках эти книги, ничуть не похожие на драгоценности, и решил, что в них скрыта какая-то тайна. Перевернул их несколько раз, но так и не заметил в них ничего особенного — всего лишь новые книги, только что отпечатанные. Еще повернул — от страниц книги исходил свежий запах типографской краски. Вот книга под названием «Пожар», другая — «Солнце взойдет на рассвете», третья — «Слезы сильного человека». И еще книга стихов — «Памятка для грядущего». Сверху на каждой из них стояло имя одного и того же автора: Лань Тянь.

— Лань Тянь — мое настоящее имя.

И человек, наконец-то открывший свое имя, рассказал, что с ним приключилось в прошлом.

— Это и есть те вещи, которые я когда-то спрятал в раме венгерского велосипеда.

— Что? — заговорил Мэн Дафа. — Не может быть! Ты хочешь сказать, что это и есть твои сокровища?

— А разве это не сокровища? — Лань Тянь, глядя на него сияющими глазами, начал приподнимать понемногу завесу, скрывавшую прошедшее: — Хочешь ли ты узнать прошлое этих книг? Я могу тебе рассказать. В тот год, когда началась великая культурная революция, мне, как и тебе, было двадцать три года. До этого я как будто ничего не понимал, а тут налетевший ураган заставил измениться все, что меня окружало. Все, начиная от общественной жизни и кончая каждым маленьким домом и даже сердцем отдельного человека. Жизнь своими быстрыми переменами еще и еще раз проверяла каждого из нас мерками, столь же суровыми, что и в период войны. Она измеряла мысли, намерения, веру и нравственность всех людей. Я увидел в это время, как одни люди хотели только конца страданий, другие — перекладывали беды на чужие плечи, третьи — отступались от своих убеждений. Но были и такие, что по-прежнему были исполнены надежд на будущее. Были люди, которые, перенося невзгоды, думали только о своих выгодах и потерях, но были и такие, что, болея за свою страну и свой народ, укрепляли этим свои сердца. Мой дом был разгромлен за одну ночь, но мое сердце нельзя было сокрушить. Слово «народ» давно уже стало пустым, лишилось всякого содержания, но если ты действительно сумел вникнуть в сердце каждого отдельного человека, постиг мысли, устремления и надежды людей, если смог собрать этот миллиард сердец воедино, — ты начинаешь видеть, что народ — не нечто бесформенное, а реально существующая необоримая сила. Для того, чтобы нам не пришлось еще раз разыгрывать ту же трагедию, для того, чтобы история не проходила больше таких мучительных поворотов, мы, люди нашего поколения, должны стать выше нашей личной любви и вражды, радостей и горестей и с точки зрения высших идеалов нашего времени рассматривать жизнь, как она есть, извлекать из нее урок, полезный для грядущей истории. Вот почему эти несколько лет всякого рода впечатления становились для меня фактами, заносимыми в мои правдивые записи. Я знал, что, если бы тогда кто-нибудь случайно обнаружил это, я накликал бы беду не только на свою голову, но и на родителей, на родных, на друзей. И я придумал неплохую штуку: прятал все это в трубки велосипедной рамы. Кто мог ожидать, что люди из учреждения моего отца, которым было поручено увезти описанное при конфискации имущество, бывшее в нашем доме, заберут заодно и мой велосипед? Я всеми способами пытался выяснить, где оказалась моя машина, ведь подлинные мысли и чувства, всякие подробности, записанные в те времена, потом трудно было бы припомнить. Значительная часть материалов, помещенных сейчас в этих книгах, — как раз то, что я прятал тогда в велосипеде…

— Нет, такого быть не может! — эта развязка не доставила Мэн Дафа никакой радости, а что касается действий этого человека, то они вызывали большое сомнение, в них трудно было поверить.

— Не веришь? Хорошо, тогда смотри.

При этих словах Лань Тянь повернулся и достал из шкафа огромный бумажный пакет, а когда открыл его, стало видно, что он наполнен сверточками, туго скрученными из длинных мелких листочков старой бумаги, причем на внешнем слое бумаги каждого сверточка были следы ржавчины, оставшиеся на бумаге после втискивания их внутрь трубок велосипедной рамы. От всего этого Мэн Дафа прямо-таки обалдел.

— Конечно, за десять лет я сделал не только это. Но и это сделано не зря. Посмотри… — Лань Тянь указал рукою на стол, и вдруг глаза его засверкали, голос повысился и задрожал от возбуждения, — ты посмотри на эти письма, их присылают мне восторженные читатели со всей страны. Когда читаешь некоторые из них, невозможно удержать слезы. Разве это не доказывает, что мою работу оценили? Понятно, что в глазах иных людей все это ничего не значит, но для меня — превыше всех сокровищ. Мне ясно, что в эти десять лет, когда каждый преисполнился обидами, я не тратил время понапрасну, не приспосабливался к ударам судьбы, не изменил ни в чем своим убеждениям, не поддался чувству безнадежности, душевному упадку; но как тяжко было мне работать в те времена! Соблюдая строжайшую тайну, не смея мечтать хоть о капельке славы и даже готовясь провести это долгое время в беспросветной ночи, радуясь тому, что ты укрыт, что никто ничего не узнал, и понимая, что всю жизнь должен молчать как немой… Вот почему я купил твой велосипед и с тех пор мы больше не встречались. И все это время я верил, что делаю молча дело, полезное для моей страны и моего народа! Человек только тогда и может быть счастлив, когда он верит, что жизнь его имеет смысл. И с этой точки зрения единственным в мире богатством будет полнота души. Ты согласен?

В полном отупении слушал эти слова Мэн Дафа, для него все это было совершенной неожиданностью, непредвиденной развязкой: и поразительной, и дурманящей, и безнадежной. Однако речи Лань Тяня, полные огня и сердечного жара, заставили даже его почувствовать, какая неодолимая преграда разделяет их друг от друга. Они — люди одного возраста, в одно время пришедшие в этот мир — шли двумя разными, нигде не совпадавшими дорогами. Оба они упорно добивались богатства. Но для самого Мэн Дафа богатство заключалось в деньгах, в радостях от вина и еды, в нежданных сокровищах. А для другого — в вещах иных, заставлявших его в ту тревожную пору прятаться из-за скрытых в них опасностей. Это было безгранично изобильное, обширное по смыслу, воистину общественное богатство… Оба они провели долгий десятилетний срок в тяжких исканиях — и вот сегодня в чужих руках богатство расцвело и дало плоды, а у него, Мэн Дафа, руки по-прежнему пусты.

И теперь, впервые со дня своего рождения постигнув эту истину, он не смел больше даже сидеть рядом с этим человеком.

3 мая 1981 г.

Тяньцзинь

Перевод Л. Меньшикова.

— Подожди! Стой! Эй!

Я кричу. Что есть силы размахиваю рукой, чтобы сидящий в кабине парень в клетчатой рубашке обратил на меня внимание.

— Парень!

Не знаю, он действительно не слышит меня или только притворяется. Большой желтый бульдозер, подняв сверкающий щит, с грохотом двигается к развалинам, словно огромное чудовище, готовое вот-вот проглотить оставшиеся после землетрясения руины.