Он простоял более двух часов, но велосипед так никто и не взял. День был очень жаркий, вокруг не было ни малейшей тени, он почувствовал, что, торча здесь как одинокий шест для флага, может спалить себя на солнце до смерти; уже и пот у него не выступал, и голова кружилась, и во рту пересохло, и, если бы так продолжалось, он вспыхнул бы огнем. Зайдя в ближайшую лавку прохладительных напитков, он купил себе эскимо, но, когда с мороженым в руке прибежал обратно, велосипед кто-то уже увел.

Так был упущен единственный шанс на возвращение утерянного.

Удар, полученный в этот раз, был нелегким. Самым большим его врагом оказалась утрата надежды. Его устремления и упования гасли с каждым днем. Он думал уже, что если даже найдет Лань Даляна, то ничего не сможет сделать, если тот не признается, что прятал что-то в велосипеде. По этой причине жар его деятельности постепенно охлаждался. Время — как вода, оно может понемногу размыть любое дело, как угодно круто замешанное. Но даже и при этом каждый раз, когда встречались ему на дороге чужие велосипеды или когда сталкивался он с проносящимся мимо велосипедистом, напоминавшим Лань Даляна, невольно поворачивал руль и неотвязно преследовал его, вглядываясь, не тот ли это, кого он ищет? Но с каждым разом убеждался, что таким образом только усугубляет свои сожаления и подавленность от давно прошедшего — и ничего более.

И вот Мэн Дафа уже тридцать пять лет, он все еще холостяк, но дни его проходят не зря, он поднялся до второго разряда, имеет кроме зарплаты премиальные, каждый месяц получает более семидесяти юаней; как следствие марка его сигарет и еда на его тарелке тоже поднялись выше среднего уровня. Но только, по его собственному выражению, у него разрослись «губы, пожирающие деньги», и он, понятно, не сумел накопить достаточно, чтобы иметь право помышлять о чем-нибудь вроде женитьбы. Что же до того венгерского велосипеда, то об этом он почти никогда не вспоминает. Какой толк в таких пустых мечтах?

Однажды он топтался без дела на главной улице, и вдруг кто-то легонько хлопнул его по плечу. Он оглянулся и увидел чье-то знакомое лицо, вздрогнул невольно, а тот сказал, посмеиваясь:

— Не признал? Я же Лань Далян!

— А? Лань Далян? Да, да, верно! — Едва Дафа увидел его необыкновенно приятную и приветливую улыбку, как сразу же узнал, кто это. Но этот стал совсем не таким, каким был десять лет назад, имел вид человека средних лет, слегка располнел. По всему его лицу, ранее худому и бледному, теперь разливался румянец, кожа лица лоснилась, из-за пополневших губ овал лица казался не очень четким, и только глаза, глубоко сидящие в глазницах, блестели, как и раньше, затаенно и спокойно. Его одежда тоже по-прежнему была чистой и опрятной, но отнюдь не изысканной. Мэн Дафа, вскрикнув «Ай-я!», обеими руками крепко ухватил протянутую ему руку. Человек, в безуспешных поисках которого он за десять лет мог бы истоптать железные башмаки, нежданно появился перед ним, и покрывшиеся пеплом надежды снова ярко вспыхнули. Руки его внезапно обрели силу, словно хотели удержать невидимое богатство, которое вот-вот может быть снова утрачено.

— Ты… Ты… Ты… — он не мог из себя выдавить ни слова.

— Похоже, ты все время искал меня? — улыбаясь, произнес Лань Далян и добавил, переведя дух: — Ты, конечно, повсюду разыскивал меня, но так нигде и не нашел, верно?

— Я… я точно искал тебя, но на том заводе медицинского оборудования не оказалось человека с таким именем!

Лань Далян рассмеялся, и то, что он сообщил, постепенно рассеяло недоумение Мэн Дафа.

— Ну, да! Ты меня и не мог найти. Меня зовут не Лань Далян, и работаю я не на заводе медицинского оборудования. А дом мой здесь поблизости. Если у тебя нет сейчас никаких дел, прошу зайти ко мне. У меня есть к тебе разговор.

Как в тумане Мэн Дафа прошел за этим человеком два перекрестка, свернул в переулок, вошел в круглые ворота, украшенные затейливой резьбой, за которыми оказался маленький чистый дворик, посыпанный желтым песком. Он увидел несколько посаженных по бокам кустов, покрытых блестящими зелеными листьями, тропка между ними, уложенная каменными плитами, вела к домику японского типа, искусной постройки, с красной остроконечной крышей. Лань Далян пропустил Мэн Дафа вперед, в комнату. Хотя домик и выглядел карликовым, внутри оказалось просторное помещение с обращенным во дворик арочным окном, в которое врывались лучи солнца, наполняя помещение светом, а широкий подоконник был заполнен благоухающей цветущей травой. Длинные висячие ветви орхидеи опускались вниз из высоко подвешенного горшочка, почти доставая до пола. Возле окна стоял большой старинный письменный стол, на нем груды газет, журналов, рукописей, писем — и еще бутылка с тушью, банка с клеем, кисти и стакан для кистей… Со всех сторон стояли книжные шкафы, тесно набитые ровными рядами книг, и несколько стульев для гостей. Не было никакой модной мебели, обычной в других домах: ни дивана, ни чайного столика, ни торшера. Но если говорить о Мэн Дафа, все в комнате было для него в новинку, и в этой атмосфере уединения и духовности, создаваемой книгами, громоздящимися одна на другой, в нем вдруг возникло чувство непонятной скованности. Он ощутил, что хозяин комнаты и он сам — два разных человека, занятых разными делами. А тот пригласил его сесть, предложил ему ароматного чая и хорошую сигарету, после чего сам сел по другую сторону письменного стола на большой круглый стул с подлокотниками и спросил:

— Ты, верно, заподозрил, что я обманом выманил у тебя велосипед?

Прямота этого вопроса застала Мэн Дафа врасплох.

— Я?

— Не подозревал ли ты, что в велосипеде было что-то спрятано?

Второй вопрос был еще прямее, и Мэн Дафа не смог ничего ответить, только замахал рукой.

— Я? Нет! Нет! Не было этого!

— Неправда, ты подозревал меня. Ты, конечно, решил, что этот велосипед раньше был моим, что при конфискациях в начале великой культурной революции я спрятал в нем какие-то ценности, а потом велосипед отобрали, и я повсюду разыскивал свою машину. А когда я увидел тебя на своем велосипеде, мне ничего не оставалось, как выманить его у тебя. Так или не так?

Когда человек, назвавшийся Лань Даляном, дошел до этих слов, у него вырвался звонкий смешок, а потом он сразу стал серьезным и четко произнес:

— Все, что ты думал, — верно. Моя семья в начале великой культурной революции подпала под конфискацию, и я действительно в велосипеде кое-что спрятал…

— Правда? — кончики бровей Мэн Дафа удивленно взметнулись.

— Правда. Но потом мой велосипед тоже конфисковали и я решил, что все кончено. Кто бы мог подумать, что, на мое счастье, я случайно столкнусь с тобой? До того, как мы встретились на дороге, я уже выслеживал тебя больше чем полмесяца. А когда мы познакомились, я все не мог набраться смелости и признаться, что велосипед этот — мой. Через некоторое время я явился к тебе домой, внимательно осмотрел его у тебя в комнате и, точно определив, что это моя машина, выкупил ее у тебя. В тот же день я снял седло — спрятанное было на месте, не пропало ни малой…

— Ох!..

Лицо Лань Даляна вновь обрело улыбку, он сказал:

— Сейчас я уже достал все спрятанные драгоценности. Эти несколько дней я собирался отправиться искать тебя — и вдруг эта встреча. Я, — он остановился, а потом произнес с радостным волнением, — я решил выделить тебе в подарок часть моих драгоценностей.

Мэн Дафа весь задрожал, с трудом удерживаясь на ногах, невольно привстав со стула. «Что? Неужели в мире наяву так бывает, что найдешь и потеряешь, а потом снова найдешь? Такое невероятное происшествие? Неужели этот человек столь великодушен, что готов выделить мне часть своего имущества? И таким другом оказался человек почти незнакомый, с которым так мало общался?» Он был в крайнем затруднении, не смел поверить, но безумная радость, вырвавшись из его сердца, уже отразилась на его лице.

— Ты… зачем ты это? — Он невольно принял тон человека, принимающего подарок.