Пообедав, они вдвоем вышли из ресторана. Мэн Дафа ощупывал деньги в оттопыривающемся кармане, желудок его был наполнен едой и вином, сердце переполняла радость, он весело повернулся к Лань Даляну и пожал ему на прощанье руку. Лань Далян прыжком оседлал теперь уже перешедший к нему венгерский велосипед, обратил к Мэн Дафа лицо, по-прежнему сиявшее теплой улыбкой, и умчался как на крыльях. Он ехал быстро и привычно, словно этот велосипед всегда принадлежал ему.

Вечером того же дня Мэн Дафа приобрел в комиссионном магазине велосипед марки «Красное знамя» восьмидесятипроцентной годности, черный лак которого выглядел много приличнее, чем у проданного венгерского. Истратил он всего девяносто юаней, и еще тридцать остались у него на руках.

В тот вечер его лампа горела допоздна. Он сидел на кровати, курил, смотрел на новый велосипед, сменивший старый, и пересчитывал оставшиеся деньги, пока его веки не начали слипаться — тогда только он погасил свет и лег в постель. В этот миг он чувствовал, что его счастливая судьба достигла своей вершины и что эта удача пришла к нему из рук достойного жалости Лань Даляна. Он понял, что если кто-то поддается благородному порыву, то в этот миг он с легкостью попадает впросак, и что, если в сердце начинает пробуждаться интерес к чему-либо, сначала должно взвесить, какие от этого будут прибыли и убытки. Выходит, что Мэн Дафа воспользовался высокими чувствами, от которых разгорелась голова Лань Даляна, затуманенная новой дружбой, не подождал, пока тот придет в себя, и жестоко надул его — и не один раз! Мэн Дафа стало ясно, что он, встретив завтра на дороге Даляна, должен справиться о его адресе и в первую очередь отыскать ворота его дома.

Однако… однако почему-то с этого дня он больше не встречал на дороге Лань Даляна. Один день, два дня, неделя, две недели, месяц, два месяца… а он все не видит ни тени, ни следа Лань Даляна, как будто Лань Даляна, как и счастливую судьбу, можно повстречать только случайно, он появился неожиданно и так же исчез. Совсем как птица, промелькнувшая перед взором: даже при зоркости взгляда и проворстве рук лишь горсточка перьев осталась в ладони. Вот уж пришло время, когда от тридцати юаней, оставшихся после покупки велосипеда, насчитывалась лишь самая малость. Однажды ночью он проснулся и никак не мог заснуть, а все думал об этой купле-продаже и о том, как ловко и решительно покончил Лань Далян с этой странной сделкой. Он ощутил во всем этом какой-то неприятный привкус и постепенно начал понимать, что тут что-то не так, что во время совершения этого нечистого дела он не задумывался над подобными вопросами и что следовавший отсюда вывод, волнующий и зловещий, тревожит его совесть. Он вдруг не смог дальше размышлять, и у него невольно вырвался возглас:

— Верно, я больше не увижу его!

Свою тайну он скрыл в своем сердце и никому о ней не рассказывал, но и в сердце тайна эта все время сверлила, как тоненький червячок, жалила и беспокоила. В конце концов он не выдержал, рассказал свою историю одному сотруднику, достойному доверия и более скромному, чем другие, который тоже интересовался велосипедами. Человек этот выслушал его рассказ совершенно спокойно и неожиданно хлопнул его по плечу:

— А ведь ты остался в дураках, Дафа!

— Как? — спросил он, но уже и сам начинал сомневаться в том, что это дело, причинившее его сердцу столько беспокойства, с точки зрения постороннего, ничего сомнительного в себе не заключает.

— В трубках рамы этого твоего венгерского велосипеда определенно что-то спрятано. Когда бы не так, почему твой Лань так больше и не показался? И еще — он ведь не идиот, а выдал такую сумму, чтобы купить твою старую машину. Куда ты теперь побежишь с эдакой своей чистотой и простосердечием? Как ты сам-то до этого не додумался?

— Я… Ой, мне это и в голову не пришло. Как ты думаешь, что могло быть в трубках? — спросил он и даже в лице изменился.

— Ну, мало ли что! Какие-нибудь украшения, золото и серебро, драгоценности, деньжата, валюта — все могло быть. Можно догадаться, что парень этот — человек богатый, в начале великой культурной революции, когда конфисковали его имущество, спрятал тут что-то, а потом у него отобрали велосипед или сам его потерял. Он разыскивал везде свою машину, встретил тебя, когда ты ехал на велосипеде, познакомился с тобой, а потом воспользовался тем, что ты жадный, и истратил изрядную сумму денег, чтобы выторговать у тебя эту машину. Да чего там, не жалей, дело сделано! Утка упорхнула у тебя прямо из зубов. Ты пошевели мозгами — ведь утверждать, что это было твое, Дафа, имущество, невозможно!

«Дело сделано!» Может быть, это был единственный в жизни случай стать богатым — и на глазах уплыл из рук. «Укатилась колбаска», все утекло дочиста, в руках ничего не осталось, да еще получил звучный шлепок по шее.

Во время своих терзаний Мэн Дафа вдруг припомнил одну историю. В старину некий рыбак всю жизнь закидывал удочку на речном берегу, мечтая, что его приманку схватит огромная рыбина с красным хвостом и золотой чешуей. Но он прорыбачил на берегу реки двадцать лет, а поплавок, лежавший на поверхности воды, все время был как ветка мертвого дерева, он ни разу не шелохнулся. Тянулись дни, ржавел крючок, но рыба, которая пожелала бы схватить приманку, все не появлялась, более того, даже голодного краба не было. И все-таки настал день, когда вдруг приплыла огромная рыба, совершенно невообразимых размеров, сверкавшая всеми цветами и оттенками, одним глотком захватила приманку, даже крючок целиком оказался у нее в глотке. Рыбак же как раз в это время спал, ничего не почувствовал, и, когда проснулся, эта рыбина с приманкой в глотке уже преспокойно уплывала прочь. Он увидал только, как она, скрываясь из глаз, взмахнула своим широким, словно лодочный руль, хвостом и еще — глубочайший водоворот. Он снова и снова закидывал свою удочку, но больше не случалось ничего. Лишь кусочек рыбьей плоти остался на блестящем крючке… Мэн Дафа почувствовал себя таким же рыбаком.

Постоянные сожаления, подавленность отнюдь не услаждали его сердце! Прежде всего он отправился на завод медицинского оборудования в южной части Земляного города, чтобы расспросить о Лань Даляне, но оказалось, что на заводе такого нет. Конечно, он мог бы сходить в комиссионный магазин, найти того толстяка, который оформлял перепродажу, и по корешку квитанции найти следы Лань Даляна — но как открыть рот, чтобы рассказать о таком деле? Ему оставалось только, тая свои мысли, молча продолжать поиски.

По дороге на работу и с работы, среди толпы, расходящейся после сеанса из кино, в столовых, магазинах и мелочных лавках, во всех местах, где кипела жизнь, — везде искал он того человека, тот велосипед, те сокровища в тайнике. Каждый выходной он целый день неизменно проводил вне дома, обегая большие и малые парки города, толкаясь в наиболее оживленных центральных районах, смотрел налево и направо, пока не начинали болеть от усталости глаза, пока не деревенели, превращаясь в железные стержни, ноги; он первый раз в жизни так внимательно и заинтересованно вглядывался в лица встречных и чувствовал, что лица живущих в этом мире людей нескончаемо разнообразны, на сотни и тысячи ладов. Так он становился упорнее из года в год. Еще больше, чем искавший свой сосуд Парсифаль, исполнился он уверенности, что невозможно жить, не разыскивая этого Лань Даляна.

Прошло четыре года, когда он как-то обнаружил среди оставленных возле рынка велосипедов один венгерский, марки «Чепел», очень похожий на его прежний. В этот миг сердце от радости чуть не выпрыгнуло у него из груди. Он подошел к велосипеду, внимательно осмотрел, но утверждать, что этот велосипед — его, так и не решился. Ведь миновало уже четыре года, не только старую вещь трудно было бы узнать, но даже и степень износа могла стать совсем другой. Оставалось только ждать, чтобы убедиться, не Лань Далян ли хозяин этого велосипеда. Он остановился на другой стороне улицы, напротив стоянки велосипедов, и стал сверлить эту машину глазами.