Варшава, 1923 «Дом богоматери…» Пер. П. Антокольский Дом богоматери, какой ты грусти полон? О чем колокола мечтают, замолчав? Химерам скрюченным, двуполым и бесполым, Какие оргии мерещатся в ночах? Звучит под сводами шаг импотента янки. Он в роговых очках. Он страстный антиквар. Он думает о том, не взять ли в содержанки Твою историю. Он оценил товар. Он так почтителен к твоим великолепьям, К разлету этих дуг и ромбам симметрий. Он смотрит, как болван, на известковый пепел, Листает Библию и час, и два, и три. Не сбросить ли химер с твоих рогатых вышек? Вниз туча извести и щебня полетит. Десяток этажей надстроить, чтобы вышел Бетонный небоскреб, его отель «Сплендид». Над мертвым кораблем стервятником бы взвиться: Гей, Квазимодо, бей в колокола скорей! Химерам хочется забредить в огневице Голгофами горбов и зельями кудрей. Ты ведь влюблен, звонарь, и благороден. Качни-ка бронзовые языки! С тобою говорят сто мертвых родин, Тысячелетия моей тоски. Во рту дремучий гул жаргонов, Наследие невозвратимых рас, И пыль, и жажда дальних перегонов, Проделанных в последний раз… Париж, 1923 Благослови меня Пер. Р. Сеф Благослови на бездорожья, На солнечное бытие и на страданья, Неясен полдень мой, и все же Как четок мир и как светлы желанья. Запели волны, штормом налетели, Эх, стать бы мне таким, как песня, Моим желаньям тесно в теле, Как в побережьях океану тесно. А волны все проходят мимо, Секунды вслед летят неумолимо, И ничего еще не сделал я. Огромен мир. На новые рожденья, На бездорожья и на восхожденья Благослови, о полдень бытия. Париж, 1923 Могила неизвестного солдата Пер. П. Антокольский Ты крепко спишь солдат. И ромб огней танцует; Проигран в грохоте военных лотерей, Ты спишь на площади. И кажется, к лицу ей Венки, и черный креп, и свечи матерей. Ты крепко спишь, никто, обрубок бранной славы, Спишь, безыменный труп с полей Шарлеруа, И снится площадям: безрукий и безглавый, Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!» Судьба запряжена в неведомые бури, Несутся города за нею в дождь и мрак, Исполосованы ее бичом, в сумбуре Соборов и витрин, асфальтов и клоак. Встань, безыменный! В путь! Мильоны безработных Колоннами прошли и сдвоили ряды, Команда — по гробам! В карьер! И вскачь! И вот в них Труба врезается, как дикий вой нужды. Пусть башни выбегут с пожарами во ртах. С гербами городов на рухнувших оплечьях. Гни их, огонь, качай, — и, пепел обрыдав, Взвиваясь лентами, развалины калечь их! То «Марсельеза»! Встань! В пустоты костных впадин, В истлевшие глаза, чтобы не мог ты спать, Весь разноцветный мир, тревожен и наряден, Заплещется опять, заплещется опять. Ты крепко спишь, солдат, обрубок бранной славы, Спишь безыменный труп с полей Шарлеруа. И снится площадям: безрукий и безглавый, Ты вылезешь на свет, чтобы сказать: «Пора!» Париж, 1924
Лондон Пер. А. Големба Как перья филина — туманов пелена. Голодная толпа притихла, не горланит. Над Темзой трезвенной с рассвета до темна Свершает омовение парламент. Полк инвалидов. Вопль предсмертной наготы. Протезы и кресты. Увечные в коляске. Им хочется взорвать надменные мосты, Мосты, провисшие, как ордена Подвязки. Асфальтовая мгла под вольтовой дугой, И женских прелестей товар недорогой. Карминные уста. Белила и румяна. Ты, Лондон, поднял их, как свой имперский флаг, Ты дал им, изо всех земных и прочих благ, Хлеб слова божьего и воду океана. Лондон, 1924 Рим Пер. Д. Бродский С кем фехтуют рапиры твоих серебристых фонтанов, И чего домогается мертвая слава твоя? О, веков перегар! Тошнотворные дымы струя, Купола литургии тускнеют и меркнут, увянув… Не видать голубей на суровых твоих базиликах, В колокольни вселились ушастые нетопыри… Рим, еще ты горишь! То не солнце ль ущербной зари Истлевает, скудея, как память столетий великих? Тщетно день зажигает тиары соборов святых, Вечер тушит их пламя… И тени в худых балахонах На безрадостный звон ковыляют с кладбищ отдаленных. О, надгробье торжественное из лучей золотых! Купола, колокольни во власти ветров исступленных… С кем же, с кем же фехтуют рапиры фонтанов твоих? |
