1947 Море на рассвете Пер. В. Тушнова У гор покоя просит море, Продленья сладостного сна. На небе ночь с рассветом в споре, На море — мрака пелена. И пробуждению не верит Его, дремотная душа, Оно ощупывает берег, Цветную гальку вороша. За камни ухватиться хочет. В береговой вцепиться склон, В последнее дыханье ночи, В последний, предрассветный сон. Но только собственному стону Оно внимает в тишине, И берег стелет тень на лоно, Мерцающее при луне. 1947 Капелла Пер. А. Големба И, даже не кивнув, а просто так — на слух, Договорившись вмиг со всем зверьем окрестным, Затерянный в горах ручей проснулся вдруг И дробно зажурчал в гранитном ложе тесном. «Кто вступит вслед за мной? — звенит он. — Говори!» И эхо повторить вопроса не успело, Как дрогнул над ручьем смешной вихор зари И в шумный разговор вступила вся капелла. Как ливень по весне. Вступили. Сразу все. В симфонию любви и скрежета и свиста. Кузнечик-музыкант почти басит в росе, И в стебли трав вплелась печаль жука- флейтиста. Сперва еще слегка смущаются юнцы, И режет чуткий слух рассветная настройка, Но вот уже стучат шальные кузнецы И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко. Нас может оглушить скрипение цикад, Оно в рассветный час звучит с нежданной силой. Давно гудит пчела над венчиком цветка, Вплетя лазурь небес в свой плащ прозрачнокрылый. Как сладостно пчеле над венчиком висеть, Кружиться и жужжать, пускаться в путь окольный. А кто-то угодил уже в паучью сеть, И грозно загудел орган янтарноствольный. В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак. И впрямь он молится. Свисают фалды сзади. Крючки передник ног — хитрец! — скрестил он так, Чтоб голову снести распевшейся цикаде. Но радость бытия не ведает конца, Сто тысяч голосов слились в один всецело: Певец в густой траве приветствует певца, Рассветной свежестью восхищена капелла. 1947
Летучая мышь Пер. Л. Озеров Уже не ночь, еще не день, И свет зари пока неведом, И мышь летучая, как тень, Влетает в щель меж тьмой и светом. Она проскальзывает в сон, Она виденьем из видений Вдруг прошмыгнет за грань времен Зигзагом мимолетной тени. Она торопится домой. Пора! Она боится солнца. Ее терзает свет прямой Слепящего, как медь, оконца. И перепончатую шаль Подняв над темной головою, Она летит куда-то вдаль, Освистанная синевою. Как день пришел, как ночь ушла — Не разобрать летучей мыши. Сейчас был свет. И снова мгла. То вниз летит, то взмоет выше. Утомлена, ослеплена, Косым лучом не обогрета, Вмиг улетает прочь она Над зыбкой гранью тьмы и света. 1948 Роза Пер. А. Големба Припала к белизне льняного полотна Недавно срезанная, вянущая роза: Впервые в жизни спит на скатерти она, Во власти колдовства, безволия, наркоза. Еще не замутнен ее прохладный сок, На горле стебелька не загноилась рана, Зеленой кожицы стыдливый поясок С подвязкой круглой схож, надорванной нежданно. Поодаль лепестки на влажном полотне Лежат, подобно сброшенной одежде. Она хватилась их (искала их во сне), Хотела их вернуть и стать такой, как прежде. Ужели в духоте, в густом ночном тепле Не раскрываться ей навстречу дробным трелям И в предрассветный час, дрожа в одном белье, Не ждать, когда ж ее согреет листьев зелень? И так у ней во сне кружится голова, Как будто вновь ее колючий поднял стебель, И млеет соловей в томленьях волшебства, И месяц замерцал: как знать, в душе ль, на небе ль? Но я не соловей! И я тебе верну Блаженную луну и пламя вечной жизни, — Я к телу твоему, к шипам твоим прильну: Не медли, кровь моя, — скорей на землю брызни! |
