1941 Мать-столица Пер. Р. Моран Пусть заметет нам снег дорогу вспять! Пусть звезды под нога камнями ночь подложит! Не отсылай меня, столица-мать, Я пригожусь тебе еще, быть может. Лишь ты одна теперь владеешь мной, В годину бед, когда пираты рядом. Твои огни потушены войной, — Так яблоки гроза сбивает градом. Что делать с сердцем, если бороздят Стервятники твой небосвод высокий Горит в груди раздавленный гранат, И в яд я превращу его живые соки. Я камни отточу твои, дабы им стать Оружием, что мощь твою умножит. Не отсылай меня, столица-мать, Я пригожусь тебе еще, быть может. 1941 Нетерпение Пер. Р. Моран Подобно капелькам, что ветер сдул с ветвей, К вагону брызнули с нагой ветлы пичуги. С вокзала хмурого, из Пензы, все ясней Уже видать тебя, Москва, сквозь дымку вьюги. Шум площадей твоих уже коснулся нас, И хлеба твоего отсюда запах слышен. На улицах твоих гремит: «В Последний час», И люди головы приподнимают выше! И телеграфные столбы всю ночь, весь день Колдуют, душу жгут одним предназначеньем: — К тебе! — сквозь ропот рощ и дрему деревень По снежным, до небес поднявшимся ступеням. Мы к ночи думаем уже в Рязани быть, От позывных твоих проснуться в час рассветный… Уже невмоготу мне песий впрок копить, Нет сил тебя так жаждать безответно! 1942 Во сне я видел мать Пер. А. Ревич Светает за окном… Доехать бы скорее! Мне слышен стук колес… Уже не задремать. Во сне я видел мать, и на душе светлее, Мне так легко всегда, когда приснится мать. Шлагбаум за окном. А строй гусей гогочет, Нетерпеливо ждет, пока пройдет состав. Бежит локомотив и тянет дыма клочья, Дремоту гонит прочь, протяжно засвистав. О, сколько сотен верст в дороге я измерил, О, сколько долгих дней она меня трясла! Приснилась мне Москва. Входила мама в двери, Горячие коржи в переднике несла… Ни слова не сказав, в глаза взглянула прямо, — Должно быть, поняла: совсем другим я стал… И оборвался сон… Ответь мне: где ты, мама? Все тише стук колес. В окне плывет вокзал. 1942
Доброй недели, мать! Пер. В. Потапова 1 Кричали они: — От костра зажжешь ты субботний светильник! — Чего же еще ожидать от лютых своих палачей? Неужто ей станет желать «счастливой субботы» насильник? Потупившись, женщина шла и не подымала очей. Суббота, как тень, в городок задворками кралась уныло. Веселая россыпь огней её не встречала теперь. Но женщина свечи зажгла и веки руками прикрыла. И в это мгновенье враги прикладами вышибли дверь. Глазами закрытыми путь она увидала свой тяжкий Бесстрастные дула врагов угрюмо глядели сквозь мглу. И красноармейской звездой с отцовской забытой фуражки. Беспечно и звонко смеясь, ребенок играл на полу. К священному лону тогда фашисты дитя привязали. По улицам узким во тьме зловеще гремели шаги. По улицам этим ее когда-то к венцу провожали. — Моленье твое у костра свершится, — сказали враги. 2 Ей руки потом развязать решили, смеясь, палачи: Как ветвь семисвечника пусть раскинется пламя упрямо. …Искала сожженная мать звезду в непроглядной ночи: Должно быть, пора прочитать молитву «Господь Авраама». Обуглились ноги ее и тлели в горячей золе. То было в дощатом хлеву… Светились глазницы пустые. И, как на пути в Вифлеем, сквозь стреху мерцало во мгле Зеленое пламя звезды, и ясли стояли простые. К себе прижимая дитя, казалось, от рук палача Пыталась его уберечь сожженная мать, и ребенок В негнущихся пальцах ее недвижно лежал у плеча И матери шею обвил ручонкой, как будто спросонок. Тугая захлопнулась дверь, и петли ее, заскрипев, Сказали сожженной: — Теперь ступай… Ты свободна отныне! — Из пепла она поднялась и взглядом окинула хлев. Лежала у ног ее тень, как брошенный посох в пустыне. |
