— Лучше или хуже?

— Не знаю. Нет, не лучше и не хуже, просто другая — и все!

— Лучше скажи, — мягко вмешался адвокат, — эта «другая» тебе нравится?

— Очень! — сказала Настя искренне. — Но мы с ней пока что плохо знакомы…

— Зато как на нее все мужики пялились!

— Ужас!..

— Ничего ужасного, наоборот, приятно, — Боб усмехнулся и взял Лизу за локоть. — Пойдем?.. Пусть Настя немного побудет с этой новенькой… Глядишь, и познакомятся поближе, авось сойдутся характерами…

— Настя, ты свидетель! — Лиза нарочито строго сдвинула брови. — Запомни, с кем я отсюда ухожу! Если завтра не выйду на работу, если со мной что-нибудь случится…

— Виноват буду я и только я! — подхватил Боб.

Настя как-то автоматически кивнула им вслед, не в силах оторваться от зеркала. Ей и правда хотелось остаться одной. Хоть ненадолго. Но кто ж это позволит новорожденной звезде? Только не Славин! Потому что именно он и возник в зеркальном овале за спиной Насти.

— Чудо… — пробормотал он. — Ты — чудо!

И, подумав, добавил очень серьезно: «Звезда!» А Настя вдруг поняла, что впервые за все время знакомства видит этого вечно ерничающего Славина серьезным.

— Тебе правда понравилось?

— Разве только мне? — он растерянно улыбнулся. — Я вдруг почувствовал себя таким паршивым котенком…

— Ничего, тебе полезно!

— Да? Ну да, наверное… Настя, я подумал, может быть, ты согласишься быть моей девушкой?

— Что-что? В смысле? — От удивления она даже отвлеклась от своего нового, притягивающего взгляд, отражения.

— Я даже приставать к тебе не буду… По крайней мере, постараюсь… А ты будешь просто ходить со мной на всякие вечеринки, для журналов сниматься, ну и для клипов, конечно, а?

— Здорово! — ядовито восхитилась Настя. — Главное — заманчиво: стать твоим аксессуаром, чем-то вроде рубашки от «Гуччи» или новой машины!

— А что тут плохого?

— То, что я живая и не продаюсь!..

— Все продаются, — он вздохнул и сел в соседнее кресло.

Настя совсем было собралась возмутиться, но, еще раз взглянув на Андрея, отчего-то воздержалась.

— Не продаются, Настена, те, которых не покупают… Я продаю свой голос, ты можешь продать свою красоту…

— Еще чего! — не выдержала девушка. — Красоту не продают, ее дарят любимому человеку… Я, во всяком случае, так и поступлю.

— Неужели? — Славин посмотрел на Настино отражение ласково и невесело. — А он вытрет об нее ноги. Запомни, девочка: мужчины подарков не ценят, они ценят то, за что заплатили! Чем больше заплатили, тем больше ценят.

Что-то было не так в их разговоре. Возможно, и все не так в словах Славина, вопреки железной логике. Или это она, Настя, чего-то не понимает, а может, и не поймет никогда? Оттого что, даже став на какую-то долю секунды звездой маленького подиума, все равно была, есть и будет провинциальной дурочкой, обмирающей от ужаса перед логикой большой и сверкающей бриллиантовым разноцветьем жизни?.. Такой настоящей по сравнению с ее прежней и… такой, по сравнению с той же, прежней, выдуманной… Ох, она совсем запуталась!

— Может, ты и прав, — пробормотала Настя и прикрыла глаза от внезапно накатившей усталости. Славин понял ее и поднялся, чтобы уйти. Он все еще был серьезен и даже хмур.

— Смотри, Настена. Красота имеет свойство быстро улетучиваться! Сейчас ты будешь ее дарить, а потом нечего будет продавать…

Дорогу домой, и вообще, каким образом очутилась она в автобусе, Настя почему-то не запомнила. Просто в какой-то момент услышала, как водитель объявляет ее остановку. Посмотрев в окно, она увидела, что идет дождь, первый с тех пор, как они познакомились с Пашей… Стоило ли после этого удивляться, что Настины ноги сами принесли ее к двери Павла. И что она не сразу поняла, что к чему, когда в ответ на ее звонок дверь открыла незнакомая девушка? Красивая, между прочим, девушка… и — умная. Потому что нужно быть действительно очень умным и проницательным человеком, чтобы сразу, с одного взгляда «въехать» в ситуацию. И вместо того чтобы вернуться назад в квартиру, небрежно отодвинуть ее, Настю, с дороги и, еле заметно кивнув растерянному хозяину, замершему в собственной прихожей, уйти. Просто уйти…

— Это кто?

И такая усталость навалилась на Настю, что сил на притворство, на то, чтобы сделать непонимающий вид, не было…

— Ты… Что ты с собой сделала?!

В голосе Паши, с удивлением воззрившегося на прическу-фэнтэзи, было слишком много всего: неловкости, изумления, вообще фальши.

— Паша, — тихо повторила она, — кто эта девушка?

Его глаза в полутьме прихожей насмешливо блеснули:

— Моя подруга. Ты довольна?

— Нет!

— Не могу ничем помочь…

— А как же я?

— Что — ты? Ты тоже моя подруга.

— И много у тебя нас?..

— Извини… Если бы знал, что встречу тебя, конечно, хранил бы тебе верность все двадцать пять лет! Но я не знал, извини!

— Ни за что!

— Настя, ты куда?

Он решительно взял круто развернувшуюся в сторону соседней двери девушку за руку и силой втащил в квартиру.

— Ты… Ты слишком все торопишь, так нельзя, понимаешь?

Его голос неожиданно смягчился, никакой иронии в нем больше не было, злости и растерянности — тоже.

— Пусти меня, пожалуйста, — попросила Настя, — я пойду домой…

— Пойдешь? Точно?

— Да.

— Ладно. Но на прощание ответь на мой вопрос: что ты с собой сделала?

— Тебе не нравится?

— Честно?..

Но продолжить он не успел. Вырвав у Павла руку, Настя метнулась в сторону ванной и в мгновение ока заперлась изнутри: содрать с затылка накладные пряди — настоящее произведение Лизочкиного искусства! — было делом весьма болезненным, но минутным. Еще проще с макияжем: для этого понадобились мыло и горячая вода. И вот уже из маленького зеркальца над раковиной на нее смотрит очень знакомая, взъерошенная, готовая расплакаться девчонка — прежняя Настя. А звезда… не звезда даже, а маленькая звездочка, на мгновение мелькнувшая на небосводе — ее нет. Погибла…

«Ну и к черту все!» — прошептала она своему отражению и открыла дверь ванной.

Он по-прежнему стоял в прихожей на том же месте, на котором она его оставила.

— Вот, — сказала Настя, сама поразившись собственному отчаянию, прозвучавшему в голосе. — Вот… Я тебе не нравлюсь? Совсем-совсем, ни капельки?..

— Что я должен ответить?

Его голос Настя почти не узнала, таким суровым он ей показался. Но она всегда была мужественной девочкой:

— То, что чувствуешь!

И, подчиняясь еще неизведанной им власти, Павел, уже ни о чем не думая, не испытывая больше страха, шагнул к девушке и прижал ее к себе в порыве, которого и сам от себя не ожидал. Не упрекая больше ни себя, ни ее, он нашел в этой полутьме ее губы, такие упрямые, если на них просто смотреть, и такие мягкие и отзывчивые в поцелуе…

А утро все-таки наступило, яркое и солнечное. И точно так же, как в первый день у Марии Петровны, спать ей не дал солнечный лучик, наверняка тот же самый. С этой мыслью Настя и проснулась, и ахнула, взглянув на будильник: спасибо солнышку, иначе точно бы проспала!..

Стремительно сбросив одеяло, она первым делом подошла к зеркалу. И тут же забыла про будильник.

— А целоваться-то ты, оказывается, не умеешь! — строго пожурила себя Настя. — Носы мешают…

Взгляд ее остановился на бюстике Маяковского, мирно пылившемся на подзеркальнике. Недолго думая она решила использовать его в качестве тренажера: должна же быть такая позиция, при которой носы не мешают?!

И она уже совсем было осуществила свое странное намерение, если бы не голос Марии Петровны, раздавшийся, с Настиной точки зрения, — очень некстати!

— Насть, ты что делаешь? Лучше поставь его на место…

— Я? Ой, доброе утро, Марь Петровна… Я… это… пыль с него хотела сдуть…

— Пыль?! — Учительница уставилась на нее, как на сумасшедшую. — Кажется, ты сегодня прямо с утра какая-то странная…