Жена Дугласа была в восторге. Теперь благодаря замужеству дочери она может ежегодно ездить в Лос-Анджелес и ей не придется проводить, как раньше, холодные зимы в Чикаго. Она, несомненно, займет там видное и весьма лестное для себя положение в обществе. Дугласу такая партия для дочери сначала не понравилась, но затем он подумал: тот или этот — какая разница? Быть может, солидный человек станет лучше заботиться о его дочери, чем какой-нибудь неоперившийся шалопай, рассчитывающий прикарманить денежки будущего тестя.

Свадьбу справили без Аделберта. Она была пышной и стоила дорого, а отдельные ее эпизоды были необычайно красочны. Венчание состоялось в известной католической церкви, потому что миссис Мансарт еще в молодости по различным причинам — и явным, и затаенным — приняла католичество. В роскошном подвенечном наряде невеста выглядела очень эффектно, гости преподнесли молодым дорогие подарки, и многие из них пришлись очень кстати. Отъезд молодых на экспрессе «Сьюпер-Чиф», идущем в Санта-Фе, явился событием, которое сочли нужным отметить даже в белых газетах.

Мануэл, присутствовавший на свадьбе, не получил большого удовольствия. Особняк Дугласа на Южном бульваре, где отмечалось семейное торжество, был очень красив, богато обставлен и хорошо обслуживался. Но в нем не было того, что можно было бы назвать «домашним уютом».

В Чикаго Мануэл получил письмо от епископа Уилсона, который приглашал своего тестя на обратном пути посетить Даллас. Он предлагал Мансарту поехать вместе с ним в Сан-Франциско, чтобы присутствовать там на учредительной конференции Организации Объединенных Наций. Епископ числился «консультантом» по ООН, и Дуглас легко устроил такое же назначение и для своего отца. Это амплуа не наделяло их ни полномочиями, ни особым влиянием, но давало им право присутствовать на сессиях, слушать выступления делегатов и их ответы на запросы в различных комитетах. Мансарт охотно согласился поехать, так как возлагал на ООН большие надежды.

В 1944 году, сразу же после своего избрания в епископы, Уилсон собрался ехать в Африку, куда по традиции посылали всех вновь избранных епископов. Это было своего рода данью, которую должны были платить молодые негритянские епископы за свое избрание на высокий пост. Но эта дань оказывалась на деле не столь обременительной, как можно было ожидать. В большинстве случаев направляемые в Африку епископы жили там несколько месяцев, а потом возвращались на родину, где отдыхали до конца года, а иногда и до истечения всего четырехлетнего срока своего назначения. Другие ехали туда с искренним желанием поработать, однако осуществить это намерение в незнакомой стране, имевшей своеобразную культуру и различные верования, оказывалось чрезвычайно трудно. Если епископ получал назначение в Южную Африку, то он сталкивался там с худшими формами расовой дискриминации и самыми сложными в мире межрасовыми отношениями. Для некоторых из епископов такая ситуация часто служила как бы пробой сил, и они выдерживали это испытание. Но и в этих случаях большинство из них после шести-семи месяцев пребывания в Африке возвращались домой и остаток своего срока проводили в США.

Однако Уилсон, отчасти по своей доброй воле, а главное — идя навстречу желанию Соджорнер, решил пробыть в Африке все четыре года, твердо надеясь сделать что-нибудь для улучшения жизни африканцев. Он не рассчитывал на большой успех, по верил, что кое-чего добьется. Он пока еще смутно представлял себе, что его ждет в Африке. Сумеет ли он, например, решить хотя бы частично проблему нищеты? Он не видел путей к этому и надеялся найти себя в другой области — в деле народного просвещения и, возможно, в борьбе с эпидемиями.

Соджорнер была настроена еще более оптимистично, чем ее муж, В Африку она повезет свою музыку, а там познакомится с местной культурой и постарается постичь ее своеобразие и красоту. Понять ее подлинно народный характер. Годы их пребывания в Африке будут как бы паломничеством по обету; когда же они оба вернутся домой и предстанут перед своими прихожанами, то и белых и черных американцев — мечтала она — глубоко взволнуют и воодушевят их выступления: словно по мановению волшебного жезла перед ними возникнут картины свободной и объединенной Африки.

Однако, прежде чем тронуться в путь, епископ Уилсон вынужден был дождаться окончания войны. Он уделял много времени чтению, переписке и научным занятиям, а теперь собирался присутствовать на конференции Организации Объединенных Наций, И вот в апреле 1945 года ректор Мансарт и епископ Уилсон ехали через Техас. Перед ними без конца и края тянулась пустыня, унылая и однообразная: песок, кустарник и пни, чахлые сосны и медленно текущие равнинные реки, жесткая, выжженная солнцем трава; ни признаков жилья, ни пышной растительности, если не считать видневшихся тут и там головок голубых компанул. И вдруг все изменилось: они попали в водоворот безумной сутолоки и суеты; кругом толпы спешащих куда-то, сурового вида белых мужчин и холеных, шикарно одетых белых женщин; дым, сталь, нефть, сера, машины, скрежет, пронзительный скрип; белые и черные рабочие, нищета и убожество, и всюду суета, спешка, гонка. Это Техас!

Сидя в новом доме епископа в Далласе, Мансарт беседовал с ним об Африке.

— Во второй половине нашего вена, — говорил епископ, — в Африке наверняка произойдут коренные изменения. В Западной Африке совершится революция, в Восточной начнется кровопролитная борьба. Эфиопия вернет себе морское побережье и обуздает белых колонизаторов. Древний Судан станет независимым государством, а обновленный Египет освободится от Англии. В Южной Африке, где белые, насчитывающие менее трех миллионов, пытаются заковать в цепи десять миллионов африканцев, начнется межрасовая война. Соединенные Штаты окажут колонизаторам помощь своими капиталами. Если какая-нибудь страна предоставит неграм оружие, то война долго не продлится.

— Но какая же страна пойдет на это?

— Индия или Советский Союз… Или Западная Африка.

— Неужели?.. Мне трудно в это поверить…

— Да не все ли равно будет неграм, идущим на смерть, откуда поступит к ним оружие? Уверяю вас, в Африке надо ждать больших перемен.

— Ну а как Центральная Африка?

— Если расисты в Южной Африке потерпят поражение, то Центральная Африка — обе Родезии и Конго — пойдет по пути Западной Африки.

— А Французская Африка?

— Пойдет по пути Индокитая.

— Неужели Франция когда-нибудь откажется от Индокитая?

— Откажется. Конечно, все это выглядит сейчас фантастичным, но поверьте мне, ректор Мансарт, мой прогноз близок к истине. Тут вопрос времени. Беспокоит меня лишь одно: что предпримут черные лидеры в интересах своих народов? Мне, например, кажется, что они хотят просто заменить собой белых эксплуататоров, тех, кто грабил Африку, обеспечивая европейцам и американцам роскошь и комфорт.

Приход к власти негров, обучавшихся в Англии и отчасти во Франции, а также пока в небольшом, но постепенно возрастающем числе в Соединенных Штатах, поведет к распространению культа жизненных удобств и роскоши в самой Африке. Однако я задаю себе такой вопрос: повысится ли при этом благосостояние африканцев? Вероятно, повысится, но вряд ли существенно. Лидеры Западной Африки, например, не прочь стать черными повелителями африканского мира и вести себя так же, как в течение трех столетий вели себя белые колонизаторы. Мне это не нравится, ректор Мансарт, очень не нравится.

Помолчав немного, епископ добавил:

— Я получил просьбу из Африки привлечь внимание американских негров к африканским делам. Осенью предполагается созвать в Париже или Лондоне Пятый панафриканский конгресс. Как вы помните, начало таким конгрессам положила Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения в 1919 году. Интересно, поможет ли она сейчас их возродить?

— Сомневаюсь, — ответил Мансарт. — У Ассоциации сейчас свои трудности. Она старается проводить в жизнь прогрессивную программу и вместе с тем избежать обвинения в том, что она является якобы коммунистической организацией.