Мансарта больше не вызывали для дачи показаний. Он был возмущен несправедливым обвинением и хотел связаться с каким-нибудь адвокатом, но на следующий день к ним прибыл Ревелс. Приехал он прямо из Вашингтона, где добился приема у министра юстиции. Следствие по делу Мануэла Мансарта было прекращено.

— А теперь, папа, — сказал Ревелс, — давай посмотрим правде в глаза. Мы живем в ненормальное время. Мир сотрясается. Страна обезумела от страха, и боится она вовсе не коммунизма, а самой себя, не ручаясь за свои действия и опасаясь своей собственной силы. Не важно почему, но это сущая правда! Для большинства из нас есть лишь один выход — ни на что не реагировать. Просто помалкивать, пока страна не оправится от приступа истерии и не придет в норму. Конечно, может быть, такое поведение и лишено героизма, зато чертовски благоразумно. Так вот, я хочу, чтобы ты и Джин поехали со мной в Нью-Йорк. Там не так красиво, как здесь, но зато безопаснее. Приезжайте к нам, и станем жить вместе. Нам с женой нужно общество. Мы будем беседовать, слушать радио, время от времени принимать друзей. Будем посещать театры и кино, ездить за город.

— Короче говоря, — сказала Джин, — уподобимся улиткам.

— Вот именно! И поверьте мне, у нас сегодня вопрос стоит так: или стать улиткой, или умереть. Я лично предпочитаю жить!

В ответ на это Джин, переглянувшись с Мансартом, сказала:

— К сожалению, мы не так уверены в своем выборе!

После пережитых Мануэлом Мансартом волнений чудище, много лет дремавшее в его желудке и лишь изредка напоминавшее о себе, вдруг начало кусаться и причинять ему острую боль.

— Язва желудка, — определил местный врач.

С этим диагнозом как-то нехотя согласился и его коллега. Но доктор Стейнвей, перед отъездом тщательно осмотревший Мансарта, твердо заявил:

— Рак. Эти идиоты, сэр, должны были сказать вам об этом пять лет назад!

— Нет, — возразил Мануэл, — это я был идиотом, что не стал в сорок лет врачом.

Он знал теперь, что жить ему оставалось считанные месяцы. Когда первый приступ леденящего душу ужаса прошел, Мануэл даже почувствовал удовлетворение от мысли, что знает, когда и от чего именно он умрет.

Мануэл и Джин прожили в коттедже до окончания аренды, но уже не принимали гостей, не устраивали дружеских чаепитий и не вели с посторонними бесед. Затем они полетели на восток — через леса, горы, пустыни и реки. Они вглядывались в Большой Каньон — этот огромный ров, вырытый руками гигантов и уходящий в недра земли до ее кроваво-желтых внутренностей, над которыми виднелась бледная плоть и тонкая темная кожа. Они видели горы и долины, широкие реки и большие города… И наконец перед ними распростерся Нью-Йорк.

Поселившись в Нью-Йорке, Мануэл и Джин вели обычный образ жизни: читали, слушали музыку, изредка совершали поездки на машине в парки или по автострадам, расходившимся от Нью-Йорка к пригородам, за пятьдесят — сто миль от города. Джин много читала вслух, особенно книги и периодические издания, выходившие за рубежом. Долгими часами Мануэл слушал ее и, ощущая все сильнее бремя своих лет, размышлял о приближающемся конце.

Однажды вечером Джин опустила на колени книгу, которую читала, и, глядя на огни Гарлема, сказала:

— Для меня совершенно ясно то, что сейчас происходит в мире. Социализм одерживает явные успехи и в не столь отдаленном будущем, несомненно, охватит весь цивилизованный мир. Было время, когда его высмеивали, считая нереальным; затем наступили кровавые дни, когда капиталистические страны, объединившись, пытались подавить его силой оружия, и вот теперь он успешно развивается в Советском Союзе и соседних с ним странах, а также на обширной территории Китая. В социалистический поток вовлекаются и другие великие страны, как, например, Индия. Скандинавия пока продолжает придерживаться своего «среднего пути». Англия положила скромное начале национализации средств производства, но там встретились препятствия со стороны рабочей верхушки, которая вместе с аристократами-капиталистами участвует в эксплуатации белых неквалифицированных рабочих внутри страны и черных колониальных рабочих за океаном. Лейбористская партия раскололась, я ее левое крыло энергично борется за внутрипартийное руководство. Успехи социализма во всем мире толкают крупный капитал Соединенных Штатов на путь оголтелого фашизма. Он рассчитывает остановить социализм наращиванием мощных вооруженных сил, ядерным оружием, организацией мятежей за «железным занавесом», одновременно подавляя свободу мысли и слова внутри Соединенных Штатов, чтобы американский народ не мог узнать правды. Если сегодня это еще удается, то завтра потерпит неудачу. Американцы не так уж глупы и не вечно будут трусливы. Сегодня нас сбивают с толку призраком ложного процветания. Оно ложно, потому что основано на доходах от высокого налогообложения, завуалированного высокой зарплатой; ложно, потому что труд миллионов людей, эксплуатируемых на заводах и в разных учреждениях, направлен на бессмысленную трату материальных благ и усилий в целях подготовки войны, которая уничтожит цивилизацию. Это процветание держится на систематическом залезании в долг и безудержной азартной игре всюду, начиная с фондовой биржи и кончая скачками. Оно доступно для тех, кто содействует ему своим молчанием или своей лживостью и продажностью, И этот мыльный пузырь будет лететь вверх, обольщая ошеломленный мир, пока не лопнет!

Присутствовавший при этом разговоре Ревелс долго, задумчиво смотрел на Джин, потом медленно сказал:

— Я не знаю, в какой мере вы правы. Да, социализм приобрел небывало много последователей. Но будет ли он распространяться и дальше? Победит ли он в Англии и Франции? Каким путем пойдет Германия? А главное — что и когда намерены предпринять Соединенные Штаты? Сможет ли капитализм перестроиться и удержать свои позиции как у нас, так и в остальном мире? На все эти вопросы я пока не вижу ответа.

Джин улыбнулась:

— Боюсь, что капитализм не сможет выжить. Ведь он сеет семена самоуничтожения.

— Я знаю только одно, — вмешался в разговор Мансарт. — Сегодня, более чем когда-либо раньше, война является величайшим бедствием и не может быть оправдана с точки зрения человеческой морали, здравого смысла и цивилизации. На свете нет ничего более бесполезного и более гнусного. Война не принесет победы ни одной стороне, Это расчетливое, обдуманное убийство людей и полное уничтожение богатств земного шара. В войне сознательно ставится цель причинить людям как можно больше зла. Для этого применяются различные, самые изощренные средства, способные вызывать страдания, калечить и уничтожать людей. Сейчас все известные человечеству способы наносить ущерб и разрушать материальные ценности используются на войне в качестве законных мер. Некогда храбрые предводители не ведая страха шли впереди своего войска. Сегодня государственные деятели и генералы, окопавшиеся в глубоком тылу, толкают в ад войны молодежь, не имеющую ни малейшего представления о ее причинах и целях. Люди, получившие самое скудное образование, лишенные элементарной культуры, не обладающие ни жизненным опытом, ни способностью понимать внутренний мир человека, люди, которых совершенно не волнуют горе и страдания других людей, имеют неограниченную, диктаторскую власть над жизнью многих тысяч своих молодых сограждан, и эта власть не подлежит ни обжалованию, ни отмене. Ложь, коварство, хищения, измена и эпидемии следуют за армиями так же неотступно, как ночь за днем. Самую грубую и беззастенчивую агрессию именуют теперь оборонительной войной. От этого она отнюдь не перестает быть наступательной и беспощадной, основанной на своекорыстных расчетах, шпионаже и обмане. Изнасилование стало ныне узаконенным видом солдатской забавы, а одна из главных забот армии состоит в организации публичных домов и борьбе против венерических заболеваний. И я заявляю во всеуслышание: долой войну! Пусть никогда больше ее будет войн! Война — это бездонная пропасть, в которую низвергается человечество в двадцатом веке от рождения Христа, незаслуженно именуемого миротворцем!