— Позвольте! — прервал его Мануэл. — На словах вы способны идти вперед семимильными шагами и добиться колоссального прогресса. Но ведь перед вами немало препятствий. Прежде всего вопрос с землей. В Вест-Индии почти вся земля уже захвачена, и остаток ее быстро монополизируется. Где будет жить ваша община?

— Все пустующие пока земли мы обложим большим налогом, но разрешим каждому пользоваться без всяких налогов той землей, какая ему действительно нужна для постройки дома и пропитания семьи. Собственность будет находиться под общественным контролен и при необходимости может быть изъята со справедливой компенсацией в том случае, если это изъятие повлечет за собой реальный ущерб; владение собственностью всегда будет открытым, публично регулируемым делом, и доходы каждого, а также их источники и право на них будут известны веем.

— А где у вас власть, чтобы осуществить свои планы?

— У нас есть право голоса.

— Дорогой мой, оно есть у миллионов. И они голосуют так, как им прикажут богачи и власть имущие, иначе…

— Иначе будут уничтожены. Но мы проведем в жизнь демократию. Мы будем голосовать так, как нам требуется, мы научимся всему сами и передадим знания детям.

— А вы отдаете себе отчет, как мало на земном шаре подобного демократизма и как быстро и радикально может быть ликвидировано и это малое! И откуда, скажите на милость, у вас найдутся избиратели, настолько сознательные, чтобы понимать, в чем заключается для них наивысшее благо и как добиться его с помощью голосования?

— Мой дорогой ректор Мансарт, неужели вы действительно сомневаетесь в возможностях человеческого ума и целесообразности образования?

— Нет, конечно, но всеобщее народное обучение началось в США сто лет назад, а что нам это дало?

— Но началось ли оно на деле после закона о реформе? Или же начались только разговоры о нем? Уверяю вас, все это возможно.

— Кроме того, ваша земельная программа и это вознаграждение за труд и, наверно, бесплатное медицинское обслуживание, пенсии престарелым и общественная собственность на коммунальные предприятия — все это очень сильно напоминает коммунизм.

— Коммунизм?

— Да, русский путь, понимаете ли, как в Советской России…

— Неужели это коммунизм? А я-то думал, что коммунисты — это убийцы, заговорщики и обманщики. По крайней мере, мне так говорили.

— И вы, конечно, верили этому, как в будущем поверите всему, что будет говориться о чем-либо другом. Вот видите, дорогой друг, все мы полностью зависим от того, что нам говорят, и так, пожалуй, будет всегда.

— И образование, значит, невозможно, потому что истина недостижима?

— Хорошо, пусть так, но…

— Чего уж тут хорошего; выходит, все плохо. — Черный датчанин был явно разочарован.

Мансарт стал угощать его чаем.

После конференции Джин ходила задумчивая. Она испытывала одновременно и чувство удовлетворения, и некоторое разочарование. Ее главная цель — обеспечить содействие педагогов из различных цветных колледжей — казалось, была достигнута. Но, беседуя с делегатами конференции и приглашенными на нее лицами, Джин убедилась, что они очень слабо представляют себе ту практическую пользу, какую могут принести подобные социологические исследования. Кое-кто, по-видимому, считал, что значение этих исследований состоит в том, что они открывают перед участниками конференции путь к повышению квалификации и расширяют их кругозор; что касается использования собранных сведений в целях проведения социальной реформы, то об этом речь пока не заходила.

Джин понимала, что этого следовало ожидать, так как официально ее план предусматривал прежде всего теоретическое исследование. Но она в то же время ясно сознавала, что, несмотря на выдвинутые ею чисто научные задачи, наибольший интерес для нее самой имел не сбор информации, а претворение полученных данных в жизнь. В такой напряженный момент только эта практическая цель могла оправдать всю затею.

Чем больше Джин размышляла об этом, тем больше ей хотелось вплотную познакомиться с промышленностью, так как именно промышленное производство играет ведущую роль в мире. И это вполне понятно, ибо для того, чтобы научиться правильно мыслить и чувствовать, людям необходимо своим трудом обеспечить себе пищу и кров. Джин отдавала себе отчет в том, что она лишь теоретически знакома с работой промышленных предприятий. Рабочее движение было для Джин всего лишь отвлеченным научным термином. А для ее коллег по педагогической работе оно вообще было пустым звуком. В промышленности они видели только слепой, бессмысленный труд и лишь в отдельных случаях — организованную, продуманную деятельность. Да и сталкивались они в основном со слугами, чернорабочими, педагогами и лицами свободных профессий и только изредка — с квалифицированными промышленными рабочими, членами профсоюза и рабочими лидерами.

Поэтому Джин решила провести свой трехмесячный отпуск вне стен колледжа и проникнуть в расположенный по соседству, но такой далекий для нее мир белых, чтобы узнать, что в действительности представляет собой, например, текстильная фабрика. В таком переходе за «цветной барьер» заключался известный риск. Однако до сих пор для Джин главной трудностью было пребывать в рамках своей «расы». Теперь она воспользуется своим преимуществом в цвете кожи и станет временно той, на кого похожа, то есть «белой».

Джин считала, что устроиться на работу ей лучше всего где-нибудь поблизости. Не долго думая, она приехала в Атланту и завязала там знакомство с членами профсоюза текстильщиков. Профсоюз был невелик. Он пока еще не имел договоров с предпринимателями, и его члены упорно возражали против приема в свои ряды негров. Джин выяснила, что в Северной Каролине негритянский союз рабочих-табачников нашел общий язык с белым профсоюзом текстильщиков, во был разогнан местными властями. На Юге действовало недавно созданное отделение Конгресса производственных профсоюзов, и большое число негров вступило в профсоюзы, но только не в текстильной промышленности.

Джин сняла комнату в квартале белых рабочих и вскоре завела знакомство с соседками. Она рассказала им, что хочет поступить на фабрику ученицей прядильщицы ила ткачихи. Женщины подняли ее на смех.

— Чего ради тебе работать на фабрике? Ты же образованная! — удивилась одна из ее новых подруг.

— Видишь ли, мне хочется узнать процесс работы, — объяснила Джин. — Я хочу стать работницей и выяснить, нельзя ли с помощью профсоюза добиться повышения зарплаты и лучших условий труда для текстильщиц.

— Увы, нельзя! Если мы вступим в профсоюз и попробуем нажать на хозяев, то не успеем и глазом моргнуть, как на наше место возьмут черномазых.

— В таком случае, — логично рассудила Джин, — не будет ли разумнее опередить хозяев и допустить в профсоюз, а значит, и на фабрику хороших, надежных негритянских работниц?

Женщина, с которой Джин разговаривала, презрительно фыркнула.

— Да лучше я умру! — возмущенно сказала она.

Джин не сдавалась. Ей повезло: за время своего трехмесячного отпуска она прошла курс обучения, вступила в профсоюз и целую неделю проработала на одной из фабрик. Из бесед с профсоюзными руководителями она вынесла убеждение, что они настроены пессимистично.

— Пока белые и негры конкурируют между собой, рабочее движение не будет иметь успеха, — сказал один из них.

— В таком случае прекратите конкуренцию, — возразила Джин. — Объединитесь!

— Хорошо бы, — сказал он. — Так нам и следовало бы поступить, но это невозможно. Совершенно невозможно.

— А нельзя ли попробовать осуществить невозможное? — сказала Джин, и она договорилась, что следующим летом будет добровольно работать в профсоюзном комитете штата.

К концу зимы Джин снова приехала в Атланту. В одно прекрасное, утро Зоя Скроггс, заведующая канцелярией профсоюзного комитета, придя на работу, увидела, что ее ждет посетительница.

Зоя была дочерью Арнолда Койпела, который двадцать пять лет тому назад, став директором школьного отдела Атланты, назначил Мануэла Мансарта инспектором цветных школ. В свое время Зоя явилась причиной уличной стычки, закончившейся зверским избиением сына Мансарта, Брюса. В дальнейшем Зоя вышла замуж за профсоюзного лидера Джо Скроггса, который когда-то выставлял свою кандидатуру в губернаторы, а сейчас возглавлял профсоюзное движение в штате. Зоя извинилась за опоздание и быстро уселась за свой стол.