зарыдал.

— Помогите, – я смотрел на темные переплетенные деревья, предсказывающие беду.

Я не ждал какой-либо помощи. Прежде я даже никогда не просил о помощи. Я был Аполлоном.

Смертные взывали ко мне! (Да, иногда я приказывал полубогам побыть у меня на побегушках,

например, начать войны или утащить магические предметы из логова монстров, но это не

считается.)

— Я не могу сделать это в одиночку.

Я представил себе лицо Дафны, появившееся сначала на стволе одного дерева, а затем другого.

Вскоре лес сгорит. Я не мог спасти его, так же, как не мог спасти Мэг, потерянных полубогов

или себя.

– Мне очень жаль. Пожалуйста... прости меня.

От дыма у меня закружилась голова, появились галлюцинации. Мерцающие призраки дриад

вышли из своих деревьев – легион Дафн в тонких зеленых платьях. Выражения их лиц были

печальны, как если бы они знали, что шли на смерть, но они окружили огонь. Они подняли руки,

и земля начала извергаться из-под их ног. Потоки грязи сбивали пламя.

Дриады поглощали тепло огня своими телами. Их кожа обугливалась и чернела. Их лица

затвердевали и трескались.

Как только последние языки пламени угасли, дриады рассыпались в пепел. Я хотел рассыпаться

с ними. Я хотел плакать, но из-за огня вся влага испарилась из моих слезных протоков. Я не

просил так много жертв. Я не ожидал этого! Я чувствовал себя опустошенным, виноватым, мне

было стыдно.

Потом я вспомнил, сколько раз я сам просил жертв, сколько героев я послал насмерть. Были ли

они менее благородными и храбрыми, чем эти дриады? И все же я не чувствовал никакого

раскаяния, когда отправлял их на смерть. Я использовал их и выбрасывал, опустошал их жизни,

чтобы возвыситься самому. Я был таким же монстром, как и Нерон.

Ветер обдувал поляну – несвоевременно теплый порыв, закруживший пепел и понесший его

через крону леса в небеса. Только после того, как ветер успокоился, я понял, что это мог быть

Западный ветер, мой старый соперник, пытающийся меня утешить. Он взял эти останки и понес

их к следующей невероятно красивой реинкарнации. После всех этих столетий Зефир принял

мои извинения.

Я обнаружил, что у меня все-таки остались слезы.

Позади меня кто-то застонал:

— Где я?

Остин проснулся.

Я подполз к нему и, плача, с облегчением поцеловал его лицо:

— Мой прекрасный сын!

Он моргнул в замешательстве. Его косички были посыпаны пеплом, как иней на поле. Я думаю,

что ему понадобилось время, чтобы понять, что тут делает безобразный, наполовину

невменяемый подросток с прыщами.

— Ах, точно... Аполлон, – он попытался пошевелиться. – Что за?.. Почему я завернут в какие-то

вонючие бинты? Может быть, ты поможешь мне освободиться?

Я истерично смеялся, так что сомневаюсь, что помог Остину прийти в себя. Я вцепился в

веревки, но не особо продвинулся. Потом я вспомнил о копье Гэри. Я отломил его конец и

провел несколько минут, освобождая Остина. Когда он освободился, то начал бегать вокруг

столба, восстанавливая циркуляцию крови в конечностях. Он увидел всю картину – тлеющий

лес, других заключенных. Роща Додоны уже умолкла. (Когда это случилось?) Теперь от прохода

исходил янтарный свет.

— Что происходит? – спросил Остин, – Кстати, где мой саксофон?

Разумные вопросы. Хотел бы я иметь разумные ответы. Все, что я знал, так это то, что Мэг

МакКэффри еще бродит в роще, и мне не нравился тот факт, что деревья замолчали.

Я посмотрел на свои слабые смертные руки. Я задавался вопросом, почему у меня вдруг

случился, прилив божественной силы во время боя с германцами. Мои эмоции вызвали это?

Действительно ли это был первый признак возвращения моей божественной силы? Или, может,

Зевс снова играл со мной, давая мне вкусить моей прежней силы, только чтобы потом ее снова

забрать? "Помнишь это, малыш? НУ, ТАК У ТЕБЯ ЭТОГО НЕТ". Я хотел бы вызвать эту силу

снова, но пришлось обходиться без нее.

Я передал Остину сломанное копье:

— Освободи других. Я вернусь.

Остин недоверчиво посмотрел на меня:

— Ты собираешься туда? Там безопасно?

— Сомневаюсь, – сказал я.

И затем я побежал к Оракулу.

Разлука горька

В ней ничего сладкого

Не стой на лице

ДЕРЕВЬЯ ШЕПТАЛИ. Как только я вошел во врата, то понял, что они все еще вели диалог,

совершенно бессмысленно лепеча, как лунатик на вечеринке. Я осмотрел рощу. Не было ни

единого следа Мэг. Я позвал ее. Деревья повысили тон, отчего у меня закружилась голова, а

глаза собрались в кучку. Я оперся на ближайший дуб.

— Осторожней, чувак, – сказало дерево.

Я подался вперед, а деревья выдавали строчки стихов, будто принимая участие в игре рифм.

Пещеры голубого цвета.

Добавь в оттенки света.

На Запад, сгорая.

Страницы листая.

Индиана.

Спелые бананы.

Придет счастье скорее.

Тараканы и змеи.

Это не несло совершенно никакого смысла, но каждая строка содержала в себе толику

пророчества. У меня было ощущение, словно дюжину важных сообщений, важных для моего

выживания, смешали вместе, засунули в дуло пистолета и выстрелили мне ими прямо в лицо.

(О, неплохая идея. Использую в хокку.)

— Мэг! – снова позвал я.

Ответа все не было. Роща не казалась огромной. Как она могла не услышать меня? Как я мог не

видеть ее?

Я тащился по роще, напевая идеальную ля первой октавы, чтобы не терять концентрацию. Когда

я дошел до второго кольца деревьев, дубы стали более разговорчивыми.

— Эй, приятель, четвертака не найдется? – спросил один.

Второй попытался рассказать мне шутку про пингвина и монашку, которые зашли в Shake Shack

( прим.: сеть ресторанов фастфуда, известная своими бургерами). Третий дуб рекламировал

другому кухонный комбайн.

— Да ты не поверишь, что он делает с макаронами!

— Вау! – сказал другой дуб. – Он еще и макароны делает?

— Свежеприготовленные лингуине ( прим.: классические итальянские макаронные изделия

крупного формата) за одну минуту! – восторженно говорил дуб-продавец.

Я не понимал, зачем дубу лингуине, но продолжал идти. Я опасался, что если буду слушать их

слишком долго, то закажу кухонный комбайн всего за три частичных платежа в $39.99. Тогда я

бы навсегда потерял рассудок.

Наконец я достиг центра рощи. Около самого большого дуба, по ту сторону от меня, стояла Мэг,

зажмурив глаза и опершись спиной на ствол. Она все еще держала китайские колокольчики в

руке, но, казалось, про них вообще забыла. Латунные цилиндры позвякивали, приглушаемые о

ткань ее платья.

Персик, хихикая, раскачивался взад и вперед у ее ног.

— Яблоки? Персики! Манго? Персики!

— Мэг, – я дотронулся до ее плеча.

Она вздрогнула. Мэг смотрела на меня, словно я был умело сделанной оптической иллюзией. В

ее глазах ясно читался страх.

— Слишком много, – сказала она. – Слишком.

Голоса держали ее в своей власти. Даже я не мог этого вынести – будто сотня радиостанций

играют одновременно, заставляя меня разрываться между ними. Но пророчества – привычное

дело для меня. И все же Мэг была дочерью Деметры. Она нравилась деревьям. Все они разом

пытались привлечь ее, заполучить ее внимание. Скоро они навсегда разрушат ее сознание.

— Китайские колокольчики, – сказал я. – Повесь их на дерево!

Я указал на самую низкую ветку прямо над нашими головами. Поодиночке мы не смогли бы

достать ее, но если бы я приподнял Мэг...