настоящий пожар, пламя, растопленное кровью. Давай сделаем это вместе, без Зверя?

Наконец в моей голове что-то щелкнуло. Я вспомнил, как мой отец наказывал меня столетия

назад, когда я, будучи молодым богом, изучал законы Олимпа. Зевс часто говорил:

— Постарайся не оказаться по другую сторону моих молний, мальчик.

Как будто молния имела свой собственный разум, как будто Зевс не имел ничего общего с

наказаниями, которым он подвергал меня.

"Не вини меня, – подразумевал его тон. – Это молния опалила каждую молекулу в твоем теле, а

не я".

Много лет спустя я убил циклопов, сделавших молнии Зевса. Это не было опрометчивым

решением. Я всегда ненавидел эти молнии. Ненавидеть отца было тяжелее.

Нерон делал то же самое, когда он называл себя Зверем. Он говорил о своем гневе и жестокости,

как если они были чем-то, что он не мог контролировать. Если бы он разозлился... ну, тогда он

бы сказал, что это вина Мэг.

От осознания этого меня затошнило. Мэг была обучена любезно относиться к ее отчиму Нерону

и бояться Зверя, как будто это два разных человека. Теперь я понял, почему она предпочитала

проводить свое время в переулках Нью-Йорка. Я понял, почему у нее так резко меняется

настроение: переход от невероятной активности до полного безразличия происходит в считанные

секунды. Она никогда не знала, что может пробудить Зверя.

Она уставилась на меня. Ее губы дрожали. Я мог бы сказать, что она хотела найти выход – какой-

то красноречивый аргумент, который бы успокоил ее отчима и позволил бы ей следовать за ее

совестью. Но я уже не был сладкоречивым богом. Я не мог уболтать такого оратора, как Нерон.

И я не собирался участвовать в игре Зверя во взаимные обвинения.

Вместо этого я поступил так, как делала Мэг: сказал четко и по сути.

— Он зло, – сказал я. – Ты хорошая. Ты должна сделать свой собственный выбор.

Могу сказать, это не та новость, которую Мэг хотела бы услышать. Она поджала губы, отвела

плечи назад, будто готовясь к последнему рывку – к чему-то болезненному, но необходимому.

Она положила руку на голову карпои.

— Персик, – сказала она тихим, но твердым голосом, – забери спичечный коробок.

Карпои ринулся вперед. Нерон едва успел моргнуть, прежде чем Персик вырвал коробку из его

рук и отскочил в сторону Мэг.

Германцы приготовили копья. Нерон поднял руку, сдерживая их. Взгляд, которым он посмотрел

на Мэг, говорил, что его сердце разбито – если бы у него было сердце.

— Вижу, что ты не была готова к этому заданию, моя дорогая, – сказал он. – Это моя вина. Винс,

Гэри, задержите Мэг, но не навредите ей. Когда мы вернемся домой... – он пожал плечами, его

лицо выражало сожаление. – А Аполлону и маленькому фруктовому духу придется сгореть.

— Нет, – прохрипела Мэг.

Затем она закричала во всю глотку: «НЕТ!», и Роща Додоны закричала вместе с ней.

Взрыв был настолько мощным, что он сбил Нерона и его охранников с ног. Персик кричал и

бился головой о грязь.

На этот раз, однако, я был более подготовлен. Когда оглушительный хор деревьев достиг своего

апогея, я попытался сосредоточиться на самой навязчивой мелодии, которую смог вообразить. Я

напевал "Y.M.C.A.", которую я исполнял с "Village People" в костюме строителя до того, как

завязалась драка между мной и индейским лидером... Забудьте. Это неважно.

— Мэг! – я вытащил латунные колокольчики из кармана и бросил их ей. – Повесь их на

центральное дерево! Y.M.C.A. Сосредоточь энергию Рощи! Y.M.C.A.

Я не был уверен, что она слышит меня. Она подняла колокольчики и наблюдала, как они

качались и гремели, превращая шум деревьев в обрывки связной речи: “Счастье приближается.

Падение солнца; заключительный стих. Хотели бы вы услышать о наших специальных

предложениях на сегодняшний день?”

На лице Мэг отразилось слабое удивление. Она повернулась к роще и помчалась через врата.

Персик пополз за ней, качая головой.

Я хотел бы последовать за ней, но не мог оставить шесть заложников наедине с Нероном и его

телохранителями. По-прежнему напевая "Y.M.C.A.," я пошел к ним.

Деревья кричали громче, чем когда-либо, но Нерон все-таки встал на колени. Он вытащил что-то

из кармана пальто – флакон для жидкости – и выплеснул его содержимое на землю перед собой.

Я сомневался, что это было что-то хорошее, но у меня были более насущные проблемы. Винс и

Гэри вставали, и Винс направил копье в мою сторону.

Я был достаточно зол, чтобы быть безрассудным. Я схватил его копье за конец и дернул вверх,

ударив Винса по подбородку. Оглушенный, он упал, и я схватил его за доспехи.

Он был вдвое больше меня. Меня это не волновало. Я поднял его над собой. Мои руки

неожиданно наполнились силой. Я чувствовал себя неодолимым – таким, каким должен

чувствовать себя бог. Я понятия не имел, почему моя сила вернулась, но счел данный момент

неподходящим для вопросов. Я раскрутил Винса и бросил его в небо с такой силой, что он

проделал отверстие в форме германца в куполе из ветвей и скрылся из виду.

Приз Имперской Гвардии за ненужную храбрость. Несмотря на то, что я продемонстрировал

свою силу, Гэри атаковал меня. Одной рукой я остановил его копье, другой пробил щит и ударил

прямо в грудь с такой силой, которой можно было свалить носорога.

Он рухнул на землю.

Я повернулся к Нерону. Я уже чувствовал, что мои силы убывают. Мои мышцы начали

возвращаться к их жалкому, смертному, дряблому состоянию. Я просто надеялся, что у меня

будет достаточно времени, чтобы оторвать Нерону голову и засунуть ему в рот его пурпурный

костюм.

Император зарычал:

— Ты дурак, Аполлон. Ты всегда сосредотачиваешься не на том, на чем нужно, – он взглянул на

ролексы. – Моя бригада по сносу прибудет сюда в любую минуту. После того, как Лагерь

Полукровок будет разрушен, я сделаю это место своей новой лужайкой перед домом! В это

время ты будешь здесь... тушить пожары.

Из кармана своего жилета он вынул серебряную зажигалку. Для Нерона типично всегда иметь

под рукой несколько источников огня. Я посмотрел на сверкающие капли, оказавшиеся на

земле… ну конечно, Греческий огонь.

— Не надо, – сказал я.

Нерон усмехнулся:

— До свидания, Аполлон. Осталось всего одиннадцать Олимпийцев.

Он бросил зажигалку.

Мне не удалось испытать удовольствия, отрывая голову Нерону.

Мог ли я остановить его? Возможно. Но пламя ревело между нами, сжигая траву и кости, корни

деревьев и саму землю. Пламя было слишком сильным, чтобы затухнуть, если Греческий огонь

вообще может потухнуть, и оно рвалось к шести связанным заложникам.

Я позволил Нерону уйти. Кое-как он схватил Гэри за ногу и потащил ничего не соображающего

германца к гнезду муравьев. В это время я бежал к столбам. Ближе всех был Остин. Я обхватил

руками основание и потянул на себя, полностью игнорируя рекомендованные методы

поднимания тяжелых вещей. Мои мышцы напряглись, глаза слезились от усилий. Мне удалось

поднять столб достаточно высоко, чтобы опрокинуть его назад. Остин дернулся и застонал.

Я потащил его кокон на другую сторону поляны, как можно дальше от огня. Я бы перенес его в

Рощу Додоны, но у меня было чувство, что я не сильно помогу ему, поместив его в тупик,

полный безумных голосов, напротив надвигающегося пламени.

Я побежал обратно к столбам и повторил процесс: освободил Кайлу, потом бога гейзеров Поли,

затем остальных. К тому времени, когда я вытаскивал Миранду Гардинер в безопасное место,

пожар бушевал всего лишь в нескольких сантиметрах от входа в рощу.

Моя божественная сила исчезла. Мэг и Персика нигде не было видно. Я выиграл несколько

минут для заложников, но огонь в конечном итоге уничтожил бы всех нас. Я упал на колени и